Ведун - Александр Владимирович Мазин

Сел, не выпуская твари из хвата. Та уже и не билась. Висела тряпочкой. Пищала. От обрубка мизинца на шуйце Бурого тянулась вниз серая дрожащая ниточка. По ней текла сила. Из твари в никуда.

— Пусти, пусти, пусти…

Вот что пищала тварь.

— Ты еще кто? — спросил Бурый.

— Пусти, пусти, пусти…

Писк все тоньше, тварь все меньше и — хлоп! — совсем истаяла.

И Бурый проснулся. Снова.

В доме — серый сумрак. И баба. Голая баба. Красивая. Распустеха — волосы до бедер. Сами бедра округлы и белы. Груди тяжкие сосками вверх смотрят. У Бурого сразу уд торчком. Будто не убивали его только что. Забылось все.

— Спаси меня, молодец.

Голос у бабы негромкий, хрипловатый, певучий. Как-то сразу ясно стало: не бывает таких голосов у простых баб. Их родовитых она. Боярских кровей, а то и княжеских.

— Спаси меня, молодец, освободи. За то вечно верна тебе буду.

Тут-то Бурый заметил кое-что. Не настоящая баба-то. Призрачная. Хотя из тех духов, что потрогать можно. Бурый это как-то сразу понял. И сразу захотел. Потрогать.

Баба будто почуяла. Враз рядышком оказалась. Ручка полупрозрачная, зеленым огнем играющая просочилась сквозь шкуру, которой Бурый укрыт, и ухватила уд… Холоднющая.

Похоти как не бывало. Бурый толкнул бабу шуйцей, ощутив на миг ладонью упругую сиську. Крепко так толкнул. Испугался потому что. Уж больно холод знакомый. Как у той твари.

Баба от толчка отлетела сажени на полторы. Хорошо, уд отпустила. Видать, у призраков хватка не сильная.

Бурый вскочил с ложа.

— Сгинь!

Не пропала. Стояла на коленях на полу. Глядела снизу. Глаза зеленые, сияющие, личико жалобное:

— Помоги, мне молодец! Я тебе отплачу. Хочешь, богатым станешь? Хочешь — князем сделаю? Хочешь в князья, молодец?

— Не хочу, — мотнул головой Бурый. — Сама чего хочешь?

— Свободы! Свободы хочу, молодец! Отпусти меня и любое твое желание…

Ага. Любое. Ищи дурня.

— Три, — сказал Бурый. — Три желания.

— Согласна! — немедленно согласилась прозрачная баба.

— Клянись!

— Клянусь небом землей и водой, что исполню три желания, как только отпустишь!

Похоже, она Бурого за деревенского дурачка держит.

— Три моих желания! — четко сказал Бурый. — И не водой, землей, а силу свою ставь в заклад, а свидетелем в том зови Морену.

Обрадовалась, Даже не скрыла, заулыбалась.

— Будь по-твоему! Три твои желания — за мою свободу! Коли не исполню, сила моя и судьба моя и сила твоими станут, молодец! Мать моя Морена-владычица слышит меня. Принимаешь ли ряд, молодец… Как тебя кличут?

Ух! Мать Морена… Вот это кто! Мара! Получается, не врала, когда сказала, что князем сделать может. Мара — это великая сила.

— Младшим меня зовут, — не поддался на уловку Бурый. — Да, принимаю. Говори, что сделать?

— Перво-наперво проснуться…

И Бурый проснулся уже по-настоящему.

Стояла ночь. И он был один. Неужели приснилось?

Вторую половину ночи Бурый спал без кошмаров и мар. А проснувшись, сразу вспомнил о заключенном во сне ряде. Правда сие или приснилось?

Наверное все же сон.

Бурый оправился, умылся дождевой из кадки, поставил вершу, сунув внутрь пол-лепешки, привязал снасть к деревцу на берегу. Позаботившись так об обеде, вернулся в дом, позавтракал наскоро, уделив толику Волоху с просьбой пособить и наконец поспешил к сараюшке.

На этот раз он подготовился как надо. Надел все обереги, взял оба ножа, нарисовал обережные знаки на лице груди и животе.

Дальше просто. Разобрал кучу, снял обе крышки, спрыгнул к сундуку…

Замок противился недолго. Простой оказался: крючком поддеть, провернуть и готово. Откинулась крышка.

Вот только внутри сундука оказался еще один, поменьше. И на нем тоже камень волшебный, и сеть оплетающая.

И тоже с замком, на этот раз — непростым. Бурый провозился с ним до полудня и понял: не откроется. Понял и задумался.

Внутри боролись два желания: узнать, что внутри, и чтобы ничего не узнал Дедко.

Пока что все еще можно повернуть вспять. Закрыть большой сундук, запереть его, затворить подпол и сделать, как было.

Гневить Дедку страшно.

Но вскрыть малый сундучок тянуло нестерпимо. Руки так и тянулись…

Так что Бурый поддался: вылез и пошел в дом. За топором. Не пошел — побежал. Подхватил топор, но в спешке не тот, которым дрова кололи, а другой, оставленный Дедке пару лет назад кем-то из полоцких воев — заговорить, да так и забытый владельцем. А может убили воя.

Знаки, однако, Дедко на оружие наложил и силой укрепил добре. До сих пор не погасли.

Эти-то знаки Бурого и выручили. Только взялся за топор — наваждение и спало. Сразу расхотелось бежать вскрывать сундучок.

Нет, так-то желание поглядеть, что там внутри, не пропало. Но оно было обыкновенное, не наведенное.

Бурый остановился, положил топор… Нет, не вернулось. Должно быть, вдали от сундучка чары слабли.

Нет, не станет он сундук ломать. Вернет все, как было. Гневить Дедку нельзя. Может в лягуху и не оборотит, но накажет крепко. Лучше не думать как. Во всяких пакостях Дедко великий затейник…

Бурый сунул заговоренный топор за пояс и зашагал к сараюшке.

Вернуть все как было оказалось делом уже привычным. И наведенное желание разломать сундучок больше не сказывалось. Ну и хорошо.

Заброшенная утром верша принесла пару линьков и трех некрупных карасей. Бурый почистил их тут же, выпотрошил, обезглавил, собрал все в кучку и, загрузив привадой, вернул вершу на дно.

Рыбку поджарил на уличном очаге, сначала так, потом густо обваляв в муке и жалея, что нет сметаны. Зато соли было вдосталь и обед вышел недурен.

На сытый желудок очень захотелось бабу: ночной сон растревожил. Подумалось: не пойти ли поляницу половить?

Не рискнул. А ну как перехитрит навья? Без Дедки-то.

Чтобы отвлечься, взялся изучать резы на топоре. Разобрал почти все. Даже возгордился малость. Но потом сообразил, что дело не в самих знаках-узорах, а в том, как они в дерево легли и как соразмерно силой напитаны. С этим сложнее оказалось. Но тоже кое-как разобрал. Однако повторить не взялся бы.

Снова сходил к озеру. Верша оказалась пуста. Ну ничего. К утру поймается кто-нибудь. А на ужин мясо будет. Зайчатина.

Позвать косого, как это делал Дедко, или велеть добыть кому-то из зубастых, Бурый пока не умел. Зато учуять зайчишку — запросто. И далеко ходить не требовалось. Один попрыгун кормился тут же, на берегу, шагах в двадцати.

Бурый сосредоточился и