ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо

В другой ситуации я бы уже тактично или не очень оборвал этот долгий рассказ ни о чем, попросив собеседника перейти к сути вопроса, но неудобная ситуация, в которую меня поставил Неврубель, обмолвившись о том, что знает о своем прозвище и, скорее всего, о его авторе, обязывала меня сидеть молча и слушать это долгое предисловие. Геннадий Палыч оказался не только отъявленным перфекционистом, но еще и знатным психологом.

– И когда я впадал в это состояние, кошка тут же бежала ко мне и начинала мурчать, тереться о ноги головой, а иногда и вонзать когти в мои лодыжки. Понимаешь? Получается, она чувствовала, что я сейчас не здесь, а где-то в другом мире, и разными способами пыталась вернуть меня обратно, – он положил руки на колени и, сложив ладони лодочкой, опустил голову. – Я понимаю, что тебе все это неинтересно, Филипп, но ты же сам задал мне вопрос по поводу картины, вот я и стараюсь ответить на него как можно подробнее.

– Нет, что вы! Мне очень интересно, – соврал я, – просто я пока не понимаю, как ваша история относится к картине.

– Признаться, я и сам уже забыл, как она к ней относится, – печально вздохнул Геннадий Палыч. – Ты тоже его видел, да?

– Да. Позавчера ночью он снова сидел в углу.

– Понятно… Но если ты хочешь узнать о природе этого явления, то я ничем не могу тебе помочь. Я не знаю – что это или кто это.

Он замолчал и уставился на меня, ожидая или следующего вопроса, или окончания разговора, что было вероятнее всего. Я и сам был уже не рад, что решил зайти к художнику, – не припомню такой эпичной цепочки неудобных ситуаций за такой короткий промежуток времени.

– Ну, спасибо, что рассказали. Теперь буду знать, что я не один такой… – я замялся.

– Сумасшедший? – улыбнулся Неврубель. – Да брось, что бы там ни говорили поборники материализма, но в нашем мире существует много чего, что никогда не будет объяснено с научной точки зрения. Кстати, вспомнил, зачем я рассказывал о кошке. Даже после ее смерти во время работы над картиной я иногда слышу будто бы цоканье коготков по полу.

Он посмотрел на меня тем самым взглядом, который вроде как говорит: «Послушай, я рассказал тебе странную историю, но не считай меня идиотом, а лучше скажи, что ты мне веришь или хотя бы сделай вид».

– Да, разное бывает… – сказал я самую бессмысленную фразу из «топ-10» самых бессмысленных фраз. – Ладно, спасибо, что ответили на мои вопросы. Понятнее не стало, но вы меня успокоили. Если не я один вижу это, то, возможно, со временем удастся найти какое-то объяснение этому явлению. Может, у нас здесь какая-нибудь плесень завелась, которая вызывает галлюцинации.

Я поднялся с мини-стула, испытав огромное облегчение, и направился к двери.

– Филипп, – остановил меня Неврубель, – они существуют.

Я обернулся и подумал, что если бы про нас снимали фильм, то это была бы сильная сцена – мужичок со странностями, которого все считают слегка двинутым, вдруг излагает какую-то непреложную, по его мнению, истину, которую остальные считают глупостью. В финале, конечно же, его слова подтверждаются, и все со слезами на глазах повторяют одну фразу: «Дурачок был прав». Если бы снимали в Болливуде, то, конечно же, все потом станцевали бы, а дурачок уехал в закат на кабриолете.

– Кто существует?

– Они, – повторил Неврубель, на мой взгляд, переборщив с киношностью, – вся эта хтонь окружает нас в каждый момент времени. Они всегда рядом, даже если мы их не видим, а когда они показываются на глаза, значит, они хотят нам что-то сказать.

– Ну, может быть, – совершенно неискренне ответил я и кивнул.

Да, я собственными глазами наблюдал Темного неоднократно, но если разобраться – что именно я видел? Черное пятно в тусклом свете фонарей с улицы, которое всегда появляется в момент моего пробуждения и исчезает, как только я сфокусирую на нем взгляд или включу свет. Да это может быть чем угодно. Говорят же, что человеческий мозг не исследован даже наполовину. Может, это как-то связано с фазами сна или еще чем-нибудь в этом роде. Нет в мире ни одной видеосъемки реального привидения, ни одной записи! Зато все их видели или слышали… Нет, я верю в науку, а не в пугалки для детишек. А тот факт, что Неврубель тоже его видел, так это тоже ни о чем не говорит. Уверен, что во всем мире наберется несколько тысяч людей, которые видели что-то похожее, что на поверку окажется каким-нибудь отклонением в работе мозга во время пробуждения. Думаю, у ученых есть гораздо более важные дела, чем проверка всяких мифов на достоверность.

Геннадий Палыч, будто прочитав мои мысли, тут же сменил тему разговора.

– И еще. Ты не мог бы позвонить вот этому Гордееву со своего телефона? Хочу узнать, что он от меня хочет.

– Боитесь? – подмигнул я, сунув руку в карман джинсов.

– Время такое, – пожал плечами он. – Твой номер у них, наверное, все равно есть.

– Хорошо.

Я набрал номер и нажал кнопку вызова.

– Да? – спустя несколько гудков послышался в трубке знакомый уставший голос.

– Здравствуйте. Это… Вчера вы меня задержали в парке. В общем, просили узнать насчет портрета, помните?

– Да-да.

– Сейчас дам трубку художнику.

– Да.

Геннадий Палыч взял телефон и прислонил его к уху, а мне пришлось ждать окончания разговора, который, к слову, был не очень информативным со стороны художника.

– Да… Да, пишу картины… Ага… Ага…

Затем последовала долгая пауза, во время которой Неврубель молча слушал, что говорит ему Гордеев, постепенно меняясь в лице – недоверие постепенно сменилось удивлением, а потом, как мне показалось, какой-то задумчивостью или чем-то похожим на то.

– Хорошо, запишите мой номер… Да, на следующей неделе удобно… Да…

Художник продиктовал Гордееву цифры, попрощался и протянул мне телефон.

– Что хочет? – поинтересовался я.

– Да там… – махнул рукой Геннадий Палыч и уставился в стену.

Так прошло несколько секунд.

– Ладно, пойду, – не выдержал я, – сегодня в три собрание. Придете?

– А? – он уставился на меня каким-то потерянным взглядом, но тут же пришел в себя. – А, собрание… Да, приду обязательно. Да.

Я вышел из комнаты Неврубеля, убедившись в том, что не все стереотипы о художниках являются ложными. Перфекционист с провалами в памяти, живущий на своей волне, – кем он еще может быть, как не художником?

Развалившись на своей кровати, я достал телефон, на всякий случай записал номер Гордеева в телефонную книжку, а затем открыл браузер