Странница - Илья Георгиевич Шаблинский

десятью минутами раньше разбавлявшийся пивком на полу в гостиной. Он был коротко стрижен, на правом бицепсе горела свежая царапина. Смотрел по-прежнему мутно.

— Что за уроды? — осведомился он хрипло.

Линько отделился от подоконника, все еще прижимая к уху мобильник.

— Дом девять, — повторил он очередной раз, — да давайте быстрее! Ждем!

Парень выкинул длинную жилистую руку и притянул помощника детектива за ворот куртки. Широкий кургузый Линько, неловко отстранив голову, спрятал телефон в карман. Потом сделал резкое движение тяжелым телом и двинул снизу. Парень зашипел и согнулся. Линько двинул еще раз, в переносицу, отправив обидчика в холл. Взметнулись босые ноги.

— Ты вызвал? — спросил Антон через плечо.

— Вроде, вызвал, — сказал Линько. Он еще раз опрокинул супостата и теперь стоял над ним, широко расставив ноги и тяжко дыша. — Лежи тварина! Лежи, сказал… На копытах ведь не стоишь!

Потом он сказал в сторону Антона:

— Поехали, что ли?

— Да, — ответил Антон, поднимаясь, — ладно. Позови этого, с кухни.

— Ща. — Линько тяжело утопал и тут же вернулся — втолкал в комнату хозяина в черном свитере.

Антон посмотрел пристально:

— Если она окочурится, — он ткнул пальцем в Вику, — тебе закосить не удастся! Понял, ублюдок? Тут тебе по совокупности такое будет!.. Сейчас скорая приедет. Открой им… Ты понял меня или нет? Ну?!

— Понял, — пробормотал парень, глядя на Вику. Она полулежала, уронив голову к правому плечу, по подбородку из полуоткрытого рта стекала сукровица.

По дороге к двери Линько еще раз замахнулся на атлета в джинсах: «У-у!»

Тот, сидя, отполз в угол.

В машине Антон, уже заведя двигатель, несильно, но с досадой хлопнул себя по коленям:

— Ну что за хрень, а, Вова?

— Что клиенту-то скажешь? — участливо спросил Линько.

— Что есть, то и скажу…

— Слышь, — Линько неожиданно моргнул и потер лоб, — а куда баба делась, которая у кровати стояла?

Антон снял ногу с педали.

— Какая баба? Ты чего, Вова?

— Ну, вроде была… Как только мы вошли, — очень неуверенно высказался Линько, — в белом чем-то… Или я… Может, я там у них нанюхался чего? — На лице его на мгновение появилось и исчезло выражение тягостной беспомощности. Оно было для Вовы вовсе не характерно.

Антон качнул головой и тронул машину с места. Пару раз он бросил отрывистый, внимательный взгляд на Линько. Десятью минутами позже, когда они сворачивали к Земляному валу, к офису, он сказал, глядя в окно:

— Надо бы потом узнать — что с девчонкой этой… У меня сыну почти столько же… Ну, на год меньше.

28

— Так, говорите, она лежит?

— Лежит.

— Спиной к зрителю?

— Ну да.

— А на каком боку?

— Так, — Корней довольно легко вызвал из нужного отсека памяти плотный цветной образ женской спины, — она лежит… на правом боку… да, на правом.

Его собеседник молчал, и можно было представить, что он в данный момент тихо жует губами.

— У меня, положим, есть уже одна догадка, но… Все же как-то… как-то странно. Неужели нельзя взглянуть?.. Все это, знаете, слегка напоминает игру в шахматы вслепую. Может, вы хотя бы могли мне показать фотографию репродукции?

Корней поморщился и перенес мобильный аппарат к другому уху. Пространство его небольшого кабинета за стеклянной с матовыми вставками стенкой позволяло ему совершать прогулку в пять шагов до одной стены и после разворота столько же до противоположной. Сквозь верхний прозрачный сегмент стены он наблюдал сейчас, как помощница Дина быстро подкрашивает губы, поглядывая в ладонь — в маленькое зеркальце.

— Фотографию, в общем, можно, наверное, — сказал он медленно, — но об этом мне с ним нужно еще договариваться… А он ведь просил только сориентировать его… Он сам бы хотел найти эту вещь где-нибудь в альбомах. Вот такое желание. Только не знает, в чьих именно искать.

— Но все же нелепо, согласитесь! Человеку дарят репродукцию и он спустя пару дней забывает, что за художник! И хочет, чтобы кто-то помог по словесному описанию! Бог мой! Вы-то сами видели?

— Я-то видел, — подтвердил Корней, подумав, что искусствоведы народ нудный, но что иначе, наверное, нельзя, — но я-то — его юрист. И в данный момент исполняю просьбу клиента. Каприз, если хотите… И это — мое описание. Сам-то он… не слишком красноречив… Такие вот дела, Пал Сергеич.

— Знаю я эту публику, — заметил Пал Сергеич усмешливо, — крупные ценители, ничего не скажешь.

— Но каприз оплачиваемый, — мягко вставил Корней.

— Да бог с вами, какие тут оплаты! Я буду рад, если ваша контора еще раз меня когда-нибудь пригласит для серьезной экспертизы… А тут… Господи, да я вам сейчас могу назвать десяток авторов, у которых есть на полотнах обнаженная натура. Прежде всего Рубенса, Тициана… И что?.. Хотя, между прочим, есть нюанс… Вы говорите, она лежит спиной?

— Ну да, спиной, на правом боку — подтвердил Корней и аккуратно, почти слово в слово повторил описание. Не забыл про зеркало, удерживаемое херувимом. Он был к этому готов.

— Так. Работ, где натурщица лежит спиной, действительно немного…

Через несколько секунд безмолвного жевания губами последовало заявление:

— Первый, кто всплывает в памяти, — Веласкес!

— Веласкес? — Корней застыл у стола с трубкой у уха, пригвоздив ручкой к столу блокнот.

— Да, есть у него такая работа — «Венера перед зеркалом». Ну и еще… На всякий случай… Пусть все же просмотрит работы Рубенса. Все же… Я ведь сужу просто с ваших слов. Могли же вы что-то упустить…

— Да, конечно. Конечно. Пал Сергеич, я безмерно признателен.

— Вы мне звякните потом. Интересно просто — угадал или нет.

— Непременно, — бодро посулил Корней.

Вечером он приехал на Полянку в «Молодую гвардию». Чем-то этот книжный универмаг ему показался. Точнее — ему показалось, будто продавщицы, слоняющиеся вдоль стеллажей, не присматриваются тут особо пристально к его пальцам, листающим глянцевые альбомы. Не выказывают недовольства по поводу бесплодного листания.

Его, правда, сразу же разочаровали: у них не было альбомов Рубенса. С него Корней хотел начать.

Альбом Веласкеса он в нетерпении и досаде пролистал, промахнул бегло, отщипывая зараз страниц по двадцать. Потом взял себя в руки и занялся постраничным рассматриванием. Хватило его на минуту. Он снова перекинул с десяток страниц, проскочил целый период в творчестве мастера и замер. Перед ним был образец странной акварели с антресолей.

Ну да, это была обнаженная молодая женщина, лежащая на боку спиной к зрителю на широком ложе, на атласном покрывале. Она и впрямь лежала на правом боку и, опираясь на правый локоть, вглядывалась в широкое зеркало, которое услужливо предлагал ей пузатенький купидон с крылышками. Из глубины зеркала…