Странница - Илья Георгиевич Шаблинский

После паузы Корней сказал вкрадчиво:

— Ну, знаешь… Положим, ничего такого я вспомнить не могу. Ничего странного. Все довольно обычно… Хотя… Если уж ты хочешь мне что-то сказать, скажи прямо.

Уразов извлек из кармана непочатую пачку сигарет, повертел ее в пальцах.

— «Прямо»… Прямо не получится.

— Ну хорошо. Давай непрямо… Тут запрещено курить, точно, не открывай.

Уразов спрятал сигареты с некоторым раздражением. Корней спросил, глядя пристально:

— Может быть, ты желаешь мне сообщить, что Инга мне изменяет… Каким-то очень причудливым образом? Да? Твой семейный опыт говорит о чем-то таком?

— Нет. Я не желаю тебе сообщить это. А мой опыт, он, знаешь… — Уразов сделал неопределенное движение головой, — он — особый.

— Ну хорошо. Ну, если уж ты меня вытащил вот сюда, то обозначь хоть контур…

После молчания, тянувшегося минуты две, бывший муж заметил, что долго не несут коньяк. Корней покивал.

— Насчет причины Майиных болезней я не сразу допер, — неожиданно сказал Уразов, — все как-то постепенно открывалось…

Он замолчал и снова извлек на свет сигаретную пачку. Вспомнив, беззвучно выругался. Корней ждал. Он был напряжен и сосредоточен — до ощущения пота в подмышках. Уразов, похоже, искал подходящую фразу. Он снова спрятал сигареты в карман и медленно произнес:

— Сначала я, понимаешь, думал, что совпадение… Ну, совпадение… Сначала я над числами этими ломал себе башку, а потом вдруг началось…

Фразу перечеркнуло журчание турецкого марша. Корней с ощущением крайней досады извлек мобильник, не сразу узнал голос, внутренне содрогнулся, потом сказал со сдерживаемым раздражением:

— У меня переговоры… Чуть позже.

— Я два слова только, — пролепетала Эмма, — я книжку обещала, помните? Я оставлю у вас на столе…

Корней машинально отметил, что она обращается к нему то на «ты», то на «вы». Хотя ведь решили как-то, что на «ты». Уразов смотрел на него пристально.

— Это она? — спросил отрывисто.

— Женщина с моей работы, — отмахнулся Корней. — Так что? Что началось-то?

Уразов молчал. Он теперь, сцепив кисти и положив на них подбородок, оцепенело смотрел в угол, где празднично светилась стойка бара.

— Арсен! — позвал Велес. — Так что там после-то было?

— Чего она сказала? — сипло спросил Уразов.

— Да говорю ж — это сотрудница из моей конторы. Так что?

Неожиданно Уразов сказал:

— Слышь, давай отложим… Не готов я как-то. Да и ты тоже.

— Я-то готов, — быстро возразил Корней.

— Да говорю же… Говорю же, нет. Не поверишь… или посчитаешь меня чокнутым.

Уразов устало махнул рукой. К столу очень кстати явился коньяк. Бывший муж Инги взвесил в ладони широкий бокал и в два глотка выпил. С минуту он оставался неподвижен. К его лицу с крупными чертами медленно прилила кровь. Корней, выждав, спросил:

— Слушай, ну если даже сейчас не можешь всего сказать, объясни хоть одно: почему развелись?

Уразов смешливо воздел над столом крупные кисти рук:

— Поссорились!

— Объяснил… Ладно. А детей почему не завели?

Уразов заговорщически склонился над столом, приблизил к Велесу мятое темное лицо и горячим трагическим шепотом сообщил:

— Не завели! Так ей нельзя.

И быстро отодвинулся. Он казался захмелевшим, но трудно было бы сказать, насколько этот хмель реален. Бывший муж, несмотря на измятость и седину, выглядел, как ни верти, мужчиной ка питальным. Что для такого сто пятьдесят граммов.

— Слышь, — откликнулся Арсен все тем же заговорщическим тоном, — откровенность за откровенность. У тебя этот брак второй, да? А ты-то чего развелся? Хорошая вроде жена была. Чего так смотришь? Я видел…

— Влюбился, — сказал Корней отчетливо, глядя Уразову в глаза.

— Аргумент. Базару нет. — Бывший муж слегка развел руками и извлек-таки в третий раз заветную пачку Winston. — Инга — она, конечно, штучка изысканная, — сообщил с некоторой хмельной развязностью, щелкая зажигалкой, — деликатес… Но знаешь… Оно же все — не даром, а даром — только за амбаром!..

Он широко улыбнулся, показал зубы и пустил облако.

— Пошел я, — кивнул Корней спокойно, — вот тут оставляю… Коньяк мой можешь допить. Я его не трогал.

— …И то — через человека! — было добавлено ему вслед.

У дома, немного не доходя до своего подъезда, он остановился и отследил взглядом медлительную падучую звезду непогашенного окурка, брошенного с одного из верхних балконов. Нашел свои нежно розовеющие окна. Одно из высказываний бывшего мужа, брошенное походя, запомнилось и томило теперь более всего. Инге нельзя иметь детей?! Хмурое туманное кольцо вокруг него будто смыкалось… Он вспомнил, что завтра снова суббота и что забыл спросить у бывшего мужа про картину, обнаруженную на антресолях. Хотя, может, и правильно, что не спросил…

26

В третью субботу октября он снова едва не забыл о том, что нужно ехать в кружок при церкви. Мчался от Измайлова до Малой Грузинской, решался на рискованные обгоны, поминутно взглядывал на часы и удивлялся себе. Припоздал на минуту, не больше. Все было как и в прошлый раз. Сводчатая комната, полуподвальное окно, за столом монашенка в серой косынке — пожилая, улыбчивая сестра Эльжбета. Подняв голову, сказала:

— О! Это у нас… кто?

— Корней, — подсказал Велес, потупившись.

Фамилии тут не назывались. Велес мельком засек, что против его имени появилась заветная метка. С контролем посещаемости было нена вяз чиво, но неумолимо. Обряд крещения в конце следующего года светил лишь тому, кто прошел полный курс — что удостоверялось столбиком ласточек — пометок, сделанных слабой рукой Эльж беты.

Он усмотрел в дальнем ряду, почти у окна, пустой стул и аккуратно протиснулся. В группе числилось человек двадцать, и на сей раз в сборе были почти все. Народ соблюдал.

— …И тогда он сказал этой простой женщине, самарянке с кувшином: «Я и есть тот, кого ждут…» И женщина та удивилась, конечно.

Эльжбета сделала маленькую улыбчивую паузу.

— И ученики его, когда вернулись и увидели их беседу, сделали такие удивительные глаза! Почему они так сделали?

Корней из своего угла попробовал отсортировать аудиторию по половому признаку — и получил небольшой перевес женщин: двенадцать к семи. В отдельный разряд, наверное, следовало относить семейные пары — их было три с одинаковым распределением функций: бабы безостановочно записывали в блокнотики, мужички пытались главным образом не дремать. Или не пытались (Эльжбета изредка скользила по смежившим веки грустным оком). Две пары были тертые, зрелые, с морщинами, заботами и ожидающей дома детворой. Еще двое — коротко стриженный круглоголовый парень в джинсах и носатенькая девушка в короткой юбке — казались молодоженами. Юбка плотно и красиво облегала верхнюю часть бедер молодой жены, открывая длинные ровные ноги. На эти ноги сестра Эльжбета изредка