Водяной - Константин Паули

Я вздохнул. Не в моей привычке устраивать публичные сцены, я скорее хочу аккуратно раскладывать камешки в путях-дорожках людей, чтобы они ходили так, как хочется мне.

Порой это получается, порой нет.

— Пока ничего, — сказал я наконец.

— А я могу рассчитывать, что ты не станешь лезть к ним?

— Не можете, Светлана Изольдовна, не можете, — честно признался я.

Она улыбнулась — это была та же улыбка, но теперь в ней была какая-то потаённая грусть. В её улыбке было понимание моих чувств, но также и сожаление от того, что она не может мне помочь.

* * *

Я вышел из опорного пункта, как из душной, тесной коробки. Внутри меня всё клокотало. Злость, бессилие и какая-то древняя, забытая обида. Я — дух, я — стихия, я — тот, кто старше этих гор и этого леса. А меня, как нашкодившего мальчишку, отчитывает какая-то смертная в погонах, прикрываясь бумажками, которые через сто лет превратятся в пыль. Договор аренды! С человеком, который «пропал». В этом прогнившем королевстве кривых зеркал бумажка с подписью мертвеца оказывалась сильнее живой воли.

Я остановился на крыльце, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Нужно было выдохнуть. Успокоиться. Вспомнить, кто я. Я — вода. Я — терпение. Я могу ждать. Я могу точить камень веками.

И в этот момент мир дрогнул, сломался.

Выйдя из опорного пункта, я перешагнул порог закрытой и заблокированной в таком состоянии половинкой кирпича двери и вдруг почувствовал нечто, никак не связанное с властью, законностью, работой органов и договорами аренды.

Ткань реальности вела себя странно, мир покрылся кругами, как пруд, в который с размаху бросили камень размером с КАМАЗ. Мир вокруг дрожал, он становился меньше и больше одновременно.

Мои магические двоедушные чувства напряглись.

Дядя Толя всё так же сидел на колесе и с сомнением смотрел на докуренную сигарету. Я сквозь закрытые двери почувствовал, что в микроавтобусе сидит и смотрит в одну точку молодой следователь, будто в ней сокрыты тайны мира.

Я схватился за дверь, чтобы не упасть, отчего оттолкнул кирпич и дал двери закрыться. Лишившись опоры, я сделал несколько шагов вниз по ступенькам.

Это не было похоже на взрыв или землетрясение. Это было тоньше. Тише. И оттого страшнее. Словно кто-то повернул ручку настройки реальности, и на несколько секунд мир соскользнул с правильной частоты. Цвета поблёкли, стали серыми и выгоревшими, как на старой фотографии. Воздух похолодел, пробрал до костей ледяной, могильной жутью. На душе стало невыносимо тоскливо, будто на меня разом навалилась вся скорбь этого мира.

И тут же, вразнобой, по всему посёлку залаяли и завыли собаки. Не просто залаяли, а заголосили, застонали. Отчаянно, протяжно, с первобытным ужасом, с каким воют на луну или на приближающуюся смерть.

Дверь опорника за моей спиной снова широко распахнулась. На крыльцо выскочила Светлана, а за ней — её помощница, Василиса. Лицо у участковой было встревоженным:

— Что за чертовщина? Собаки, как с ума посходили…

Но я уже не слушал её. Я смотрел туда, откуда пришла эта волна холода и тоски. В направлении озера или реки Малая Атаманка.

Оттуда, из-за каких-то кустов, показалось нечто.

На первый, человеческий взгляд, это была просто свора бродячих собак. Десятка полтора крупных, грязных, поджарых псов. Они двигались неровной, рыскающей стаей, и их целью был не я и не опорный пункт. Их целью был старое тракторное колесо, на котором, ничего не подозревая, сидел дядя Толя.

Но я видел не собак.

Моё нечеловеческое зрение срывало с них привычную личину. Я видел их настоящую суть. Мелкие, ростом с крупного дога, потусторонние бесы. Их шерсть была свалявшейся, грязной, но под ней угадывалась чешуйчатая, серая кожа. Они бежали на четырёх лапах, но движения их были ломаными, неестественными, как у скверно сделанной марионетки. Головы были собачьими, но пасти, когда они скалились, были полны не обычных собачьих клыков, а мелких, в несколько рядов, острых как иглы, зубов. А глаза… глаза светили тусклым, багровым огнём. Огнём чистой, беспримесной злобы. Это были падальщики мира мёртвых и я бы соврал, что сталкивался с ними раньше.

Да, в годы Войны немцы чего только не поднимали на свою сторону, а двоедушники, которых полегло очень много, с ними боролись и убивали. В том числе и бесов. Я о таком слышал и склонен верить.

Ирония, бесы походили на псов. А боролись с ними оборотни, в том числе волколаки, то есть волки-оборотни.

Когда началась Война, кланы разделились. Одни увидели в этой Войне возможность избавиться от надоевшей им власти людей. И факт предательства их волновал слабо. Другие превыше отношения людей и не-людей поставили защиту Родины.

У водяных нет кланов. Это оборотни раскололись и стали воевать друг с другом. Кто-то стал немецким диверсантом, а кто-то и советским военспецом.

Водяные в массе своей остались в стороне. Третий и весьма малодушный, на мой взгляд, выбор. Я тогда был молодым, жил в Тайшетском районе и просто пришёл в РВК. Так и попал под Москву. Так, после войны и остался её восстанавливать, а потом и жить. С тех пор про бесов я не слышал, иначе как в детских сказках или фильмах вроде «Константина». До сих пор не понимаю, зачем они его имя превратили в фамилию.

А может они и были, просто я не сталкивался…

Бесы тупые, почти что не разумные, но злобные и смертельно опасные твари, которые обычно не могут попасть в мир людей и уж точно не станут выходить в мир людей средь бела дня. Но сегодня что-то случилось. Твари были голодны и сейчас выбрали себе блюдо по вкусу.

В этот момент я повернул голову и посмотрел на крыльцо. Мой взгляд встретился со взглядом помощницы участковой Василисы. И по её выражению лица я всё понял.

Она тоже их видела, в отличие от участковой, которая хлопала себя по бокам в поисках табельного пистолета.

Василиса не была шокирована. В её глазах не было ни удивления, ни страха, а лишь холодная, сосредоточенная ярость. Она видела не собак. Она тоже видела тех же монстров, что и я. А это могло значить только одно, что неприметная, сидящая в углу за кипой бумаг девушка-стажёр была не человеком, а двоедушником

Мои мысли нарушил громкий хлопок. Дверь чёрного микроавтобуса распахнулась. Из неё выскочил тот самый «молодой следователь».