Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

– Черт! – сквозь стиснутые зубы прошипел он. – И что делать?

Возвращаться было бы рискованно, но не вернуться – еще рисковее. Поэтому, пересилив себя, Женя развернулся и вновь вошел в столовую. Алена сидела на прежнем месте, подперев голову рукой и большими грустными глазами смотря на дверь, за которой только что скрылся Женя.

– За шляпой, – пояснил он и, еще раз кивнув на прощание, толкнул дверь на улицу.

Крупные капли обжигающего пота стекали со лба по лицу. Но вскоре усилившийся дождь успокоил разгоряченную кожу. Женя шел обратно в Гороховую. Ему все чудилось, что за ним цокают каблучки девушки. Тогда он со страхом и замирающим сердцем останавливался и оборачивался, но Алены нигде видно не было. Чудилось, что каждый незнакомец, взглянувший ему в глаза, все об нем знает и только до поры до времени молчит и чего-то ждет. Чудилось, что из всех окон за ним наблюдают.

Это ощущение слежки никак не покидало его. Тут он вспомнил свой утренний сон после убийства. Ему снились какой-то мальчик, и какая-то женщина, и еще противный дед с маленькими востренькими глазами…

Женя не помнил, как дошел до Гороховой. Он резко остановился прямо посреди улицы и только теперь осознал, что Алена не сказала, в каком именно доме находится та самая коммуналка. Женя поднял глаза на надпись ближайшего здания: «Гороховая 33». И почему-то, совершенно внезапно, его потянуло войти в третью парадную, подняться в четвертый этаж и заглянуть в квартиру номер тридцать три, что он немедленно и поспешил сделать.

На небольшой табличке в медной рамочке, висевшей рядом с дверью, Женя разглядел «Звонить:

1) Кочура – 2 зв.,

2) Зимины – 3 зв.,

3) Шумская – 4 зв.,

4) Проскурины – 5 зв.».

И он позвонил именно Шумской. Ему долго не открывали, и лишь неприятный протяжный гудок раздирал тишину на лестничной площадке.

Женя понял всю глупость своего поступка и повернулся было, чтобы уйти, но тут щелкнула щеколда, и из-за приоткрывшейся двери, обитой дерматином, выглянула маленькая головка, увешанная крупными розовыми бигуди.

– Вам кого? – спросили его недоверчиво.

– Шумская здесь живет?

– Да, здесь, – угрюмо ответили ему.

– Елена Сергеевна? – уточнил Женя.

– А чего вы хотите? – Женщина с бигуди еще больше высунулась, глядя исподлобья хмуро и настороженно.

– Войти. Можно? – И без приглашения шагнул в душный предбанник, до смерти напугав маленькую головку.

– Это вы что себе позволяете! – вскрикнули трясущиеся в ярости бигуди.

– Извините, но мне нужно поговорить с Шумской. Проводите меня, пожалуйста.

– Нету ее сейчас! Вчера приехала и уехала восвояси, как всегда! Эта у нас тут не задерживается! Выметайтесь-ка, пока я мужа не позвала!

– Что это у вас там? – На шум откликнулась седая старушка из прихожей.

– Да вот, Людмила Владимировна, пришел тут какой-то… – пролепетала женщина с бигуди.

– А ну-ка рассказывай, дружок, зачем пожаловал? – вопросила старушка, подходя ближе.

– Мне к Шумской надо очень, – взмолился Женя.

– Нету ее, – ответила старушка, – уехала, поди, уж…

– Ну а пустите тогда в комнатку ее. Посмотреть просто.

– Эк ты чудак какой! Чего это вдруг мы тебя туда пустим? Иди откудова пришел.

– Но… но…

– Уходи давай, тебе не рады. – Старушка потихоньку выпирала его из квартиры.

– Пустите, одним глазком взглянуть… – Женя в порыве отчаянной мольбы схватил ее за сухое и морщинистое запястье с пигментными пятнами. Старушка дернулась. Ее глаза, и без того мутноватые, заволокла какая-то пелена.

– Конечно, конечно. Входи, дружок, входи…

– Людмила Владимировна, вы что… – в недоумении захлопала ресницами женщина с бигуди.

– Входи, входи. – Старушка потянула Женю за руку. – Вот там, в конце коридора, видишь? Там Шумская и обитает. Иди, иди, не стесняйся.

Женя, ничего не понимая, последовал за старушкой, сжимая в руках свою изломанную шляпу.

– Вот. И чувствуй себя как дома, – дружелюбно сказала старушка, ласково улыбаясь своим беззубым ртом.

Женя, чувствуя себя ужасно нескладным, вошел в тесную комнатку под огорошенными взглядами всех домашних и заперся на замок. Осмотрелся. Темно-зеленые обои с каким-то орнаментом, большой и широкий ковер, изображающий картину Шишкина и Савицкого «Утро в сосновом лесу», во всю стену, под ним – узкий и неудобный диван, деревянный комод, на котором стояла настольная лампа, телевизор у окна с тюлевыми занавесками.

Он неосознанно подошел к комоду, над которым висел портрет Брежнева, и взял модный заграничный журнал Burda, полистал его, разглядывая картинки с манекенщицами. Между глянцевых страниц лежала сложенная вчетверо мятая бумажка. Женя с интересом вынул ее и развернул, на записке было наскоро нацарапано лишь: «1, 2, 3, 4, 5, 6».

– Дружочек, будешь чай пить? – приглушенно донесся голос из-за закрытой двери.

– Буду, бабуль, буду, – отозвался Женя, зачем-то спрятал записку во внутренний кармашек плаща и, украдкой оглядевшись по сторонам, словно его кто-то мог подкарауливать здесь, отодвинул щеколду и вышел в коридор.

В кухне старушка разливала кипяток по чашкам. На квадратном столике стояли хрустальная вазочка с конфетами «Птичье молоко» и банка темного сливового варенья.

– Угощайся, – радушно пропела хозяйка, разводя руками. – Знаешь, у нас ведь еще пряники есть. Сейчас достану. – И старушка, кряхтя, полезла на низенькую табуретку, чтобы достать до полки рядом с плитой.

– Не надо, бабуля, я не голоден. Упадете еще, – поспешил отказаться Женя из приличия, но вдруг почувствовал, как желудок беспокойно заурчал.

– Надо, надо, вон как живот просит. Ты же не обидишь меня, скушаешь пряничек-то? – с надеждой вопросила старушка, держа в руках картонную коробку с ароматными пряниками.

С тех пор как он вышел из столовой, прошло не более часа, но опять до боли в желудке хотелось есть.

– Давайте я вам помогу. – Женя поднялся, помог старушке слезть с деревянного табурета на пол.

– Ты ешь, не стесняйся, – повторила та еще раз, – а я сейчас приду. – И старушка выскользнула за дверь в неосвещенный коридор.

Из радиоточки на стене рядом со столом лился наигранный голос актера спектакля, исполняющего роль какого-то злодея. На окнах тихо танцевали от ветра, залетавшего в плохо притворенные деревянные окошки, чистенькие ситцевые занавески. Черный байховый чай обжигал язык и бередил в душе какие-то неясные, смутно знакомые образы, которые все никак не удавалось поймать, удержать хоть на секундочку.

– Кира, Кира, да ты попробуй просто! – долетел до витавшего в облаках Жени голос из радиоточки. – Ты что ж, боишься, мы мамке твоей расскажем? Да брось ты! Ты попробуй просто: не понравится – не будешь больше.

– Ну…

– Да давай, чего ты боишься? Это совсем не страшно, – подначивал задорный мальчишеский голос, такой еще звонкий и высокий, прямо как у девчонки.

– А разве потом, если не понравится вдруг,