Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

вставила его в печатную машинку. Но прежде как-то странно, слишком интимно, коснулась его руки. Это было сделано явно не невзначай, а намеренно. – Едем сегодня? – тихонько прошептала Лиля, отдавая ему перепечатанные бумаги.

«Куда я должен был с ней ехать?!»

– Сегодня? – осторожно переспросил Женя, начиная мять в руках листы бумаги.

– Ну да. К тебе только, а то соседка эта – Маринка – достала уже, все время только и учит свои ноты, а мать ее орет. – Лиля зло закатила глаза к потолку. – Не могу больше слушать этот дурдом!

«Ко мне? Но где мой дом?»

– Какое совпадение: Генка рассказал, что убитая прямо на твоем этаже-то и жила… Ужас… – Лиля взгрустнула, а Женя почти упал от услышанного: «На моем этаже?!» – Так что? – Она вновь оживилась, словно бы приличествующая ситуации минута молчания истекла.

– Я… я… Ключи потерял! – выпалил он первое, что пришло на ум.

– Ну а разве это проблема? – недоуменно возразила Лиля. – У тебя же запасные всегда лежат в столе…

Женя чуть не воскликнул: «Правда?! Какое везение!» – но успел вовремя спохватиться.

– Давай завтра… Не могу сегодня: дела… Так что завтра – все завтра! – И он попятился к выходу, глупо улыбаясь и кивая, обещая обязательно встретиться позже.

* * *

На этаже прямо под потолком гудела одинокая тусклая лампочка, от которой начинала болеть голова. Женя, высоко подняв воротник плаща, так, чтобы скрыть свое лицо, подошел к двери Вали, убедился, что за ним никто не подглядывает, и аккуратно отклеил прямоугольный штамп с надписью «ОПЕЧАТАНО!».

Глава 25

Семь. Видения реки Стикс[20]

Канализационные лабиринты, расположенные под Нижним градом и над шахтерской бездной, казались берегами реки Стикс. Бесконечные черные воды текли откуда-то куда-то, без начала и без конца. Не хватало только гребущего гондольера в подкопченной чугунной ванне, подбирающего заплутавшие души с добрым увещеванием: там будет лучше.

Семь забилась в один из проходов-аппендиксов, сырой, заканчивающийся решеткой. Уткнувшись в ледяные прутья лбом, Семь пыталась отдышаться и думала: Одиннадцать и остальные, пойманные во время вчерашнего рейда, тоже сидят вот так?

– Ты как? Мы оторвались, кажется. – Семь не до конца расстегнула куртку, слабо улыбаясь теплому-оранжевому-мохнатому. Огненная собака высунула нос, потом голову, потом лапы и спрыгнула на мокрые плиты. Вода не причинила ей вреда, но из-под лапок пошел пар с легким «пш-ш». Собака с любопытством принюхалась к воде, чихнула и встряхнулась. От этого движения сводчатый потолок и стены прохода заиграли светом, как дырчатая паутинная тень от листвы, которую потревожил смелый ветер.

– Вот мы и одни теперь, – пробормотала Семь, поджимая колени к груди.

Куда идти теперь, было решительно непонятно. Возвращаться в Нижний град нельзя – свои загрызут, чужие отнимут собаку. Идти в Верхний? Глупость, ведь собаку отнимут и там. Вернут ради своих… экспериментов. Спускаться еще ниже, в шахты? Но там полно рабочих, и поймать подростка с собакой под мышкой им труда никакого не составит. Оставалось только разве что выйти наружу. За пределы городских стен. Но никто никогда не покидал город, разве что только ради исследовательских миссий или сбора урожая. Молчаливое знание о том, что вне города кишит «страшное», а безопасно только дома, сидит в ниженцах, кажется, с рождения. Но Семь искренне верила, что ничто не может быть страшнее, чем быть одной.

Собака, словно чуя настроение Семь, подошла и ткнула теплую голову ей в бедро. Вздохнула, шевеля хвостиком, и Семь окунула ладонь в языки пламени, поглаживая нежную, как пух, огненную шерсть.

Она подумала: а что там, за стенами? Ведь она никогда не выходила. Даже не фантазировала на эту тему. Наверное, там есть поля? И леса, да, много лесов, особенно хвойных, где полно сосен и елей, и некоторые даже изгибаются в танце, становясь колечковыми, наклоняясь над морем, соленым и холодным, и роняют янтарь, который так здорово искать на гальке под сизым небом, особенно с ультрафиолетовым фонариком, а из воды вылезают ловцы в скафандрах, у них сети и акваланги, и они отсыпают тебе в ладошку янтарную мелочь, потому что добрые, и ты идешь, идешь, идешь босиком по берегу к поселку, а оттуда на 144А в город, а оттуда на 27 на Базу, к тополю, к коробке, к…

За считаные секунды перед глазами Семь в обрезках кадров завертелась чья-то странная, удивительно сложная и удивительно простая жизнь. Сознание взорвалось болью и образами, и Семь закричала, хватаясь за голову. Круговорот картинок не переставал нестись. Сквозь невыразимую резь в висках, затылке и вообще по всей голове Семь успела услышать короткий встревоженный скулеж и почувствовать неожиданную тяжесть: собака прыгнула к ней на живот и принялась лизать лицо, но на этом моменте все отключилось, и Семь увидела, что находится у дверей ветеринарной клиники.

Ноги и руки ей не подчинялись. Не успев ничего понять, Семь толкнула плечом тяжелую, с облупившейся зеленой краской, дверь. Коленки и локти саднили, даже немного кровоточили, но Семь не обращала на это внимания. Запах, какой бывает в стерильном помещении, ударил в нос, и кто-то горячий на руках завозился, скуля.

– Сейчас, – услышала она свой же шепот. – Уже пришли.

Белая плитка, стойка, занятая звонком, администратор. «Горячее» на руках уже не двигается, и на грудь давит так, что тяжело дышать и слезы наворачиваются. Вдруг администратор смотрит на «горячее», потом чуть более осмысленно смотрит глаза в глаза и восклицает:

– Пропажу нашла! Молодец, девочка, спасибо тебе большое. Подожди, сейчас я выйду…

– Зачем? – Недоверие в голосе дополнил хриплый скрежет надорванных связок. Кричала? Плакала? – Это не пропажа, это мой, он заболел очень…

– Да как же твой? Посмотри! – Розовый ноготь ткнул в цветную фотографию счастливого лопоухого «горячего», валяющегося в траве. Под лопоухим «горячим» краснели крупные буквы «ПРОПАЛ ЩЕНОК». – Точь-в-точь, и даже вот пятнышко на груди имеется…

Потом картинка перед глазами завертелась, и Семь обнаружила, что находится в другой комнате, но явно в той же ветклинике. Взор застилала прозрачная пелена, а в груди кипело. Перед ней стояли трое: мужчина, женщина и девочка. Где-то сбоку маячила не то врач, не то медсестра, крутясь над ветеринарным столом с попискивающим «горячим». Острый луч ярости, обращенный на троицу людей, был настолько сильным, что Семь не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы поскорей убежать от них и защитить «горячего».

– Это не твоя собака, – жестко повторил мужчина. Его лицо было словно высечено из камня: холодное, ненастоящее, неживое. Женщина, такой же камень, статуей застыла рядом. Девочка