Эринии и Эвмениды - Риган Хэйс

Я тенью плетусь за уверенно вышагивающей Даньел и ежусь среди больничных стен, которые не люблю с малых лет. В больницах всегда пахнет антисептиком, кофейными автоматами и безысходностью. А еще горем, когда кто‑то умирает, и лишь изредка — призрачным счастьем, если врачи выдергивают умирающего из-за черты.

У регистрационной стойки нас просят подождать пятнадцать минут, пока в палатах не закончится плановая уборка. Мы садимся в зале ожидания через одно сидение друг от друга. Должно же быть что‑то, разграничивающее нас, иначе мир наверняка схлопнется.

Я провожу ревизию в карманах сумки, но не нахожу ни пенни, чтобы стрясти с автомата стаканчик капучино, и теперь не знаю, чем себя занять. Дэнни в мою сторону не смотрит, вперившись в экран телевизора на стене. Но губы ее неожиданно роняют обидные слова:

— И как это ты заставила себя переступить порог больницы? Когда заболела моя мама, ты ни разу не удосужилась сходить со мной и навестить ее. Ни разу за остаток лета.

Я ошарашенно таращусь на нее, не зная, что сказать. Мы избегали этого разговора так долго, что я уже и не надеялась, всплывет ли он когда‑нибудь.

— Ты ведь в курсе, почему я так не люблю больницы. Не очень хорошие воспоминания, чтобы быть здесь частым гостем.

Дэнни издает недоверчивое «ха».

— Ну конечно. И тогда ты решила забыть обо всем плохом в объятиях Гаспара, да? Понимаю, метод действенный. Я помню, каким он был нежным. Жаль только, что нетерпеливым: мне в то лето было отнюдь не до него, вот он и не выдержал, бедняга. Не смог удержать член в штанах, пока моя мать боролась со смертью. Что за ничтожество ты подобрала?

Я стараюсь не принимать колкости близко к сердцу и проявляю запоздалое сочувствие:

— Мне правда жаль, Дэнни. Мне жаль, что миссис Лэнфорд прошла через кошмар.

У Лилиан Лэнфорд обнаружили рак груди. Ей повезло, что обнаружили его на ранней стадии, и длительная химиотерапия дала отличный результат. Но все то время Дэнни не знала покоя. Вместо того чтобы гулять по столице, поехать в евротур и полакомиться круассанами в Париже, в кафе с видом на Эйфелеву башню, как мы планировали в своих мечтах, она весь август провела у постели матери в больнице. Поддержка отца не могла ее утешить. Дэнни выплакала все глаза от страха, что у нее отнимут самого дорогого человека на планете, пока я бесстыдно крала у нее другого близкого — Гаспара.

Мы с Даньел так сильно отдалились друг от друга в прошлое лето, что я не находила слов, как поддержать ее в горе. Любое мое слово выглядело бы лживо и неуместно, пока за спиной я тайно любила ее парня. А главное, я не могла заставить себя прийти в больницу к Лилиан. Этот запах, цвет стен, медицинские халаты отсылали меня в скорбные дни, когда меня привели в морг на опознание тел родителей.

У мамы была раздроблена нижняя челюсть, все лицо и плечи покрылись чернилами синяков. В черепе отца виднелась внушительная вмятина — с той стороны, с которой в родительский «Форд» влетела другая машина. На остальное даже не нашлось сил взглянуть. Мне не хотелось запоминать их такими.

Поэтому Дэнни сильнее меня, и я завидую ее силе. Она заставляла себя навещать мать среди больничной атмосферы увядания и смерти. В то время как я трусливо спасалась в забытьи, что ошибочно сочла любовью.

— Ой, да брось. — Дэнни награждает меня осуждающим взором. — Твоя жалость излишня. Маме гораздо лучше. Думаю, она справится. Устойчивая ремиссия, как говорит ее лечащий врач.

Разговорчивость Даньел удивляет меня. Это самый длинный и уж точно самый миролюбивый диалог со времен нашего раздора. В груди как‑то приятно щемит от осознания, как сильно мне ее не хватает. Но вслух признаваться опасно, иначе она попросту раздавит меня, как таракана.

А чтобы спасти Дэнни, я должна выжить.

— Это здорово, правда. Она настоящий боец.

— Она всегда была такой, — усмехается Дэнни, отрывая глаза от экрана телевизора. — Еще всех нас переживет. Вот бы и остальные выкарабкались… Хотя тебе‑то все равно. Даже не знаю, зачем говорю тебе все это.

Я хочу возразить, объяснить, что мне есть дело до них, но понимаю, насколько это будет странно звучать в свете нашей вражды. Но тут к нам подходит медсестра и избавляет от необходимости лгать:

— Мисс Лэнфорд, можете навестить друзей.

Мы доходим до палаты Честера в молчании, как будто не было меж нами откровений в минуту перемирия. Зайдя внутрь, Дэнни нежно здоровается с бессознательным Филлипсом, после чего аккуратно присаживается на край его койки и любовно переплетает свои пальцы с его, целует их, что‑то шепча.

От этого зрелища мне становится не по себе. В мысли прокрадываются воспоминания о прикосновениях Гаспара, которых я уже не испытаю и которые были столь недолговечны. Мне мерещится, что я ощущаю фантомное тепло от его ладоней на своем лице, плечах, талии, но оно быстро улетучивается, не подкрепленное реальностью. Пришел бы он ко мне, лежи я здесь на месте Филлипса, замерев на грани жизни и смерти? Или же все его сладкие слова были фальшью и притворством?

Смотреть на Даньел и Честера невыносимо больно. Я оставляю влюбленных вдвоем, тихо прикрываю дверь и прохожу в соседнюю палату, чтобы увидеть Сэйдлин. Лицо ее бледно, щечки кажутся впавшими. Голова обмотана бинтами, тусклые локоны, не скрытые повязкой, аккуратно уложены на подушке. Наверное, совсем недавно Сэйди расчесывала мать.

Чувствую, что должна сказать что‑то, но так и не решаюсь, боясь, что скомпрометирую себя: вдруг Сэйди услышит меня и вспомнит, когда очнется? Если очнется…

«Мне следовало победить свою ярость, а я высвободила ее, — говорю ей мысленно, — и теперь жалею».

Необратимость моих поступков вдруг лавиной накрывает меня. Плотину внутри словно прорывает, и слезы льются разбушевавшейся рекой. Неужели ничего нельзя отменить, исправить? Как остановить запущенный механизм возмездия, чтобы никто больше не пострадал из-за моих ошибок?

Нужно найти Гримшоу. Найти и заставить дать мне что‑то способное помешать Киллиану.

— Я все исправлю, слышишь? — уже вслух говорю я Сэйди, вытирая мокрые щеки. — Я исправлю, обещаю…

— Decipimur specie recti… [37]

За голосом Финча следует ледяное прикосновение пальцев к моим плечам. В ужасе я отшатываюсь и разворачиваюсь. Никого нет, палата пуста. Но я ведь только что слышала его, как если бы он стоял позади, и ощущала холод его рук!..

— Ну все, с меня хватит! — ругаюсь я вполголоса и пулей выбегаю из палаты.

У меня есть полтора часа, прежде чем