Азбука для побежденных - Екатерина Витальевна Белецкая

— спросила Аполлинария в пространство. — Иначе бы шарик не оказался в моей квартире, и в моём гардеробе. Может быть, там, внутри, и не я вовсе, но я почему-то должна это увидеть. Ведь так? Я права?

Ответом ей, разумеется, стала тишина. И Аполлинария снова поднесла шарик поближе к глазам.

* * *

«…насколько несовершенно существо, которое вы называете своим богом. Чудо? Покажите мне хотя бы одно настоящее чудо! Вы не сможете, не сумеете. Чего стоит ваш бог, если он неспособен спасти даже собачку или кошку, не говоря о человеке? Он глух к вашим мольбам и просьбам, он равнодушен и отстранен, и я даже подумать боюсь о том, что на самом деле нужно от вас, недалеких, этому богу. Если он может что-то, то уж точно не то, о чём вы каждодневно его молите. Подумайте сами, кому вы поклоняетесь, и какие истинные цели он может преследовать, раз допускает то, что вы сами же просите его прекратить. Вы умоляете прекратить кражи — грабителя, вы требуете не убивать — убийцу, вы просите пощады — у садиста, вы молите о правде — лжеца, вы кричите о милосердии — извергу, вы… неужели вы сами не в состоянии этого понять? Хорошо, вас устраивает такое положение, но я прошу вас: не втягивайте в это меня…»

Старые руки летали над клавишами, текст появлялся на экране, а вот звуков почему-то не было — словно та, которая сейчас набирала эти слова, не слышала вовсе ничего, все звуки для неё пропали. Только голос в её голове остался, её собственный голос, один только голос, и ничего больше.

«…вы отдаете ему всё — свою свободу воли, свои мысли, свои поступки. Конечно, он охотно принимает жертву, ничего не отдавая взамен, но вы хотя бы один раз в жизни, отданной ему, подумайте. Никого, слышите? Он не спас ни разу никого. Даже маленькую собачку или кошку, даже засыхающий цветок он спасти не сумел. Просто подумайте, я не прошу о большем. Если кто-то из вас поймет, о чём я написала в этом письме, это будет самое настоящее чудо…»

Руки над клавиатурой замерли, прошло какое-то время, и экран погас. Старуха — а это была именно та самая старуха — встала, и медленно побрела куда-то по квартире, в которой свет по какой-то неясной причине был выключен. За окнами этой квартиры стояла сейчас тёмная ночь, но, кажется, старухе было всё равно. Она зашла в ванную, наполнила водой лейку — можно было только догадаться, что это лейка, причем металлическая, вода звонко ударила по её дну, когда старуха открыла кран — и побрела с этой лейкой в комнату. На окне можно было различить смутные силуэты, и, когда старуха подошла ближе, стало понятно, что на окне стоят вроде бы герани, вот только выглядели они несколько странно, однако осознать эту странность не представлялось возможным. Старуха стала медленно поливать цветы, не обращая внимания на темноту, которая, казалось, становилась всё плотнее и гуще, она переходила вдоль подоконника, ставшего невероятно длинным, и поливала новые и новые герани, которые возникали перед ней из непроглядной тьмы.

* * *

— Так вот в чём дело, — шепотом произнесла Аполлинария. — Вот что она сделала. Это письмо… какое страшное безнадежное письмо… неужели это была я? — она положила шарик на стол, и отодвинула его от себя. — Если так, то я… наверное, я бы не хотела видеть это ещё раз. И её, и это письмо, и цветы. Какие странные цветы. Нет-нет-нет, ни за что, никогда больше.

Аполлинария закрыла глаза, а когда открыла — за окном сияло ставшее уже привычным яркое летнее солнце, чирикали воробьи в ветвях дерева, и перед ней стояла полня кофе чашка. А вот шарика не было. Стол оказался пуст и чист, и ничего, кроме чашки, на нём больше не находилось. Аполлинария потрясла головой и потерла глаза. Неужели это всё ей привиделось? Но… как это возможно? Что произошло? Нужно непременно об этом узнать, подумала она, спешно выпила кофе, надела шляпку, и вышла на лестницу. Надеюсь, старухи на месте, думала она, спускаясь вниз. Потому что кроме них никто не сможет дать мне ответа.

* * *

— Дождь, говоришь? — прищурилась баба Нона. — Да ладно. Тут отродясь дождей не бывало, да и не бывает. И, полагаю, не будет никогда. Приснилось тебе всё, Поля.

— Приснилось? — Аполлинария нахмурилась. — Я в этом не уверена. Уж больно достоверным и длинным был этот сон, я слишком хорошо его запомнила, а ещё… — Аполлинария осеклась.

— И что ещё? — спросила с интересом тётя Мирра.

— А ещё я помню тот разговор, о ненастоящем небе, — сказала Аполлинария. — Ну, не то чтобы в точности помню, но это вроде бы в тот раз была я. Вот только с кем говорила, забыла, не могу сообразить.

— Не помню в точности, вроде бы, забыла, — передразнила её бабуля Мелания. — Сон это был, правильно Нона говорит. Сон, и ничего больше. Дождь, скажешь тоже. Дождь в Городе. Где это видано?

— Если тут не бывает дождей, то для чего мне дали зонтик? — резонно спросила Аполлинария.

— От солнца, дурёха, — засмеялась баба Нона. — Ты сама посмотри — разве этот несчастный зонтишка хоть каплю воды удержать сумеет? Он же крошечный, да и сделан из чего? Сплошные рюши да кружева. Ты его открывала хоть раз?

— Нет, — покачала головой Аполлинария. — Мне вроде бы незачем.

— Ну вот и придумывать, что это был не сон, тоже незачем, — отрезала тётя Мирра. — Вот чего, Поля. Заканчивай нам мозги полоскать, и иди-ка ты развейся, погуляй. У нас вязание сложное, а ты с толку сбиваешь. Иди, иди. Шарики у неё стеклянные, да с золотыми искрами. Фантазёрка ты, Поля. Иди, говорю, пройдись.

Аполлинария кивнула, привычным движением поправила зонтик на сгибе локтя, и пошла из двора прочь.

* * *

— Сон? — спросила официантка. — Как знать, как знать.

— Но в Городе действительно никогда не бывает дождя? — спросила Аполлинария требовательно.

— Как знать, — повторила официантка. — Обычно его действительно не бывает. Но… — она сделала паузу, — но это может зависеть от человека.

— Может быть, я и есть тот человек, для которого дождь существует? — спросила Аполлинария.

— Не исключено, — пожала плечами