Азбука для побежденных - Екатерина Витальевна Белецкая

— Аполлинария. Можно Поля, — представилась Аполлинария. Капитан просиял.

— Полюшка! — восхитился он. — Полюня! Цветочек полевой. Ты ж у нас теперь героиня, сейчас я медальку тебе… — он залез в карман, и выудил оттуда целый ворох латунных медалек с ленточками. — Так… это за перепрыгивание, это за пробегание, это за рассказывание… да где ж она… О! Вот! За проползание. Нашёл. Иди сюда, душа моя, — он сунул ненужные медали в карман, оставив только одну. — Итак, награждается ненаглядная наша Полюня, которая героически проползла через вражеский огонь, и доставила нам связь. Дай, к платью приколю, — приказал он. — Снимай жилет, он тебе больше не понадобится.

Вскоре латунная легкая медалька оказалась приколота к платью. Храбрый капитан обнял Аполлинарию, и прижал к своей широкой, пропахшей порохом, груди. Аполлинария испуганно пискнула, когда почувствовала, как его могучие руки обхватывают её узкие плечи, и тут же ощутила внутреннюю дрожь предвкушения чего-то нового и неизведанного. Может быть, он не так уж и плох, подумалось ей. Он не похож на других, типа Петрикора или Рыцаря. Да, говорит витиевато и странно, но ведь это может быть просто следствием дурного воспитания, такие вещи, наверное, легко изменить. Он довольно милый, этот капитан Папэр. Она, Аполлинария, всего-то и сделала, что доволокла сюда катушку с проводом, а он за такой пустяк наградил её медалью, пусть простенькой, но ведь от всей души. Вон как обнимает. И пахнет от него, помимо дыма и пороха, чем-то знакомым, и вроде бы даже приятным. Вот только чем именно пахнет, Аполлинария так и не поняла.

— Ну, поздравляю ещё раз, — сказал, наконец, отпустив её, капитан. — Умница ты моя. Давай я теперь тебе всё тут покажу, и ты сможешь расположиться. Идём. Каску и жилет оставь здесь, они без надобности.

— Может быть, мне стоит надеть халат? — спросила Аполлинария. — Там шумит что-то. Это ведь какое-то производство? Мне не хотелось бы испачкать платье.

Капитан снова засмеялся.

— Экая ты хорошая хозяюшка, — похвалил он. — Халат нельзя, к сожалению, они все считанные. А вот на счёт производства это ты права. Говорю же, умница. Загляденье. Все бы такие были. Ну, нечего тут больше делать, Полюня, пойдем, буду тебе показывать, чего и как.

* * *

Это был огромных размеров зал, длинный, широкий, уходивший, казалось, в бесконечность. Воздух в этом огромном зале, кажется, потерял прозрачность, потому что с расстоянием он становился мутноватым, дымным, и рассмотреть, что там дальше, не представлялось возможным. Хотя, конечно, догадаться, что расположено вдалеке, было нетрудно.

На всём протяжении зала стояли рядами столы, за которыми сидели женщины, и что-то мастерили. Они выглядели собранными и деловитыми, вне зависимости от возраста и внешности — а женщины в этом зале, за столами, находились самые разные. И красавицы, и уродины, и молодые, и старые…

— Что они делают? — спросила Аполлинария у капитана Папэра.

— Работу делают, свою женскую работу, — объяснил капитан. — Вовсю стараются, беспрерывно трудятся изо всех сил. Времена сейчас непростые, поэтому им тоже непросто приходится, но они, верные своему долгу, прекрасно выкручиваются, и дают продукцию.

— Какую? — не поняла Аполлинария.

— А какую могут женщины давать? — удивился капитан Папэр. — Известно, какую. Они же женщины. А назначение женщины, первейшее и главное, это делать солдат.

Аполлинария удивленно заморгала.

— Как это? — не поняла она.

— Ну, как умеют, и из чего получится, — пожал плечами капитан Папэр. — Говорю же, времена нынче трудные, надо стараться. Во, смотрите. Сейчас…

Он не договорил. В потолке над проходом открылся вдруг люк, и в этот люк посыпался какой-то хлам и мусор — Аполлинария различила рваные тряпки, жестяные банки, обрывки грязного картона, картофельные очистки, и ещё что-то, склизкое, противное, и дурно пахнущее. Женщины за ближайшими столами оживились, повскавивали с мест, и заторопились к растущей мусорной куче. «Привезли, привезли, — галдели они, — много привезли, хорошо-то как, а мы и не ждали уже». Через несколько минут от кучи ничего не осталось, потому что женщины растащили её подчистую, и снова уселись на свои места, за столы. «Вовремя выбросили, — говорили они, — дефицит выбросили, вот благодать-то».

— А где же сами солдаты? — спросила Аполлинария.

— Да вон, — капитан кивнул куда-то в сторону. — У стены. В очереди стоят, на отправку. Сами видели, что там снаружи делается, солдат очень не хватает, поэтому женщины вынуждены стараться изо всех сил. Они почти никогда не ошибаются, и брак выдают нечасто, хотя… увы, и это бывает. Вон там, например. Дальше смотри, Полюня, дальше. Вон, видишь?

По проходу, между рядами столов, бежала девочка в розовом платье, маленькая, хорошенькая, как картинка.

— Брак, — вздохнул капитан. — Надо было солдата делать, а какая-то дура девку сварганила. Но это ничего. У нас даже брак не пропадает. Глядите.

Девочка, всё ещё бежавшая между столами, с каждым шагом взрослела и менялась. Только что она была совсем крошкой, и вот уже вытянулась, превратившись в школьницу, а из школьницы в угловатого подростка. Ещё шаг, ещё, и ещё, и вместо девочки по проходу уже бежала молодая девушка. Правда, бежала она недолго — какая-то женщина привстала, схватила девушку за руку, и силой усадила рядом с собой за стол.

— Всё, — констатировал капитан Папэр. — Побегала, пора и честь знать. Теперь её дело — грех свой отрабатывать. Вот она и будет…

— Какой грех? — не поняла Аполлинария.

— Бабой родиться, уже грех, — хмыкнул капитан. — Но ты это, не огорчайся. Значит, судьба такая. Сама понимаешь, на свет появиться можно либо солдатом, либо женщиной, делающей солдат. Первое, конечно, почетно, но и второе тоже нужно. Сообразила?

Аполлинария кивнула. В этот момент капитан окончательно перестал ей нравиться.

— Вот и умничка, — снова улыбнулся капитан. — А теперь пойдем. Ты же героиня у нас, а это значит, место тебе можно будет определить поближе к проходу, чтобы удобнее было за материалом бегать. Прямо с краешку тебя сейчас посажу, и подружку рядом незлобивую пристрою, чтобы особо не мешалась, и вещи твои себе не тягала.

— Это надолго? — спросила Аполлинария. — Просто у меня кое-какие дела, и я не могу опаздывать.

— Это навсегда, — пожал плечами капитан.