Ведун - Александр Владимирович Мазин

Бурый охотно приблизился. А Дедко взял бабу за срамное место и принялся мять, да уже не так, как ране, а полегоньку. Баба тихонько засопела, потом пискнула и дернула задом.

— Вишь как,– произнес Дедко, отнял руку и обтер о бабью исподницу.– Навострил хотелку-то? Ну дак скидай портки да заправляй.

— Ага,– пробормотал Бурый, поспешно разоблачаясь.

— От так,– похвалил Дедко.– Да не шустри, не шустри, бабы, они крепких любят, а не шустрых. Ты сперва так посунься, потом эдак. Вот не пойму, чем ты навье с Мертвого Дома полюбился. Волчок-двухлетка и то ловчее тебя.

— Так у волков оно иначе… — возразил Бурый, пытаясь делать, как Дедко учит.

Но видно как надо не выходило, потому что Дедко запыхтел сердито и принялся показывать руками, как и чего.

Бурый плюнуть на Дедковы поучения, не решался, покорно двигался и раскачивался.

Баба вдруг охнула, закряхтела, застонала тонко.

Бурый остановился.

— Давай, дурень, давай! — гаркнул Дедко.– Теперя бей, не жалей!

Бабье нутро стиснуло Бурого, он аж охнул. Жар вскипел в копчике, воздух потемнел, тело налилось яростью, бурав его обратился в тяжкое свирепое долото.

Баба завизжала. Бурый почувствовал, как руки ведуна тянут его назад, махнул рукой в гневе — и руки пропали. Бабий визг еще боле взъярил его. Он зарычал яростно и страшно, навалился на мягкие ягодицы…

Что‑то твердое воткнулось Бурому в промежность, он содрогнулся в последнем усилии… и все кончилось.

Свирепый и могучий зверь ушел, остался безусый отрок с дрожащими коленями.

— Ну, малый, ты учудил,– прохрипел Дедко даже с каким‑то восхищением.

— Да я… — пробормотал ученик.

Дедко перетащил бабу со стола на лавку. Баба была — как тюфяк с соломой. Только что дышала часто и телом подергивалась.

— Ну ежели она и теперь не понесла, то я не я, а смерд глупый,– пробормотал он.

Потом глянул искоса на ученика и сказал строго:

— Впредь‑то не забывайся. Живая баба же. С ней лаской надо, терпением. И силу не отпускай. Понесет — беда будет.

Потом наклонился к бабе, убрал в сторону растрепавшуюся прядь, сказал прямо в ухо:

— Мониста падчерицы трогать не смей. Помрешь. — И, распрямившись, Бурому: — Порты надел? Пойдем глянем, что там у нее в корзинке.

Глава 25

Глава двадцать пятая

Этого отрока Бурый знал. Видел на пиру у Роговолта на зимнем празднике. Тогда вой был пьян и храбр. Сейчас заробел. Вспомнил, надо думать, что о Дедке слышал, увидел и следы волчьи во множестве. Не то, чтобы княжий отрок Веснян боялся волков, но колдовство — другое дело.

— Князь тебя просит, — сообщил отрок.

Сначала он собирался сказать: требует, но поглядел на Дедку, на посох с Мордой…

И не решился.

— Дальше говори! — приказал ведун.

— Тварь в реке завелась, — сказал отрок. — Змеюка огроменная на лапах. Смерды говорят: из черного болота выползла. Сперва животину таскала, а после повадилась рыбаков хватать.

— А почему ко мне? — спросил Дедко. — Тварей хищных бить — это ж исконно ваше воинское дело.

Так ведь стрелы ее не берут, копья тож! — воскликнул отрок. — Не наша эта змеюка. Кромешная. Не язвит ее людское оружие!

— Сам видел? — уточнил Дедко.

Отрок помотал головой, пробормотал:

— Смерды говорят.

— А что князь?

— Сам сходил. На лодье. Бажилось ему ту змеюку добыть.

— Что ж не добыл? — спросил Дедко.

— Не вылезла к нему змеюка, — помотал головой Веснян. — Видать, спужалась. В князе сила Перунова. Страшна она для кромешных.

— А ко мне, думает, вылезет? — усмехнулся Дедко. — А и вылезет, как я ее, такую грозную, осилю?

— Так тебе и не нужно! — обрадованно сообщил отрок. — Ты вымани только, а мы уж ее прибьем!

— Что, опять сам князь сподобится? — уточнил Дедко.

— Не. Отбыл князь. В Киев. Да мы и сами управимся! Какие у смердов копья? Наши-то повострей!

— Охотницкую зброю не хули, — строго произнес Дедко. — Кабана иль тура брать не легче, чем воина бронного.

— Тоже верно, — подумав, согласился Веснян. — Не пойдешь?

В ответе Бурый не сомневался. Помнил, как Дедко давеча жаловался, что скучно лето проходит.

— Пойду, — сказал Дедко. — Раз князь просит, как не пойти? Путь-то далек, что с собой брать?

— Свое бери только, — обрадовался отрок. — Да еды на день. До лодьи нашей только дойти. А там уж все наше будет.

Хорошо идти на лодье. Бурый за весло просился: не пустили. Сказали: только дружинные могут. Может, врали, а, может, и впрямь. Легко идти по воде. Разве что на необустроенных волоках тяжко. Там самим приходится идти. Веснян сказывал: в иных реках течение сильное. Порой ветра попутного днями ждать требуется. Или вервие конопляное на плечи и тащи по берегу.

Ну а кому легко?

— Это что! — Веснян черпнул шлемом воду из бочонка, выплеснул на голову, встряхнулся, как собака, разбросав брызги. — Наше дело, воинское, понятное. — А потом спросил, понизив голос:

— А как там, за Кромкой?

Бурый оглянулся: что Дедко?

Ведун дремал, развалившись на набитых шерстью мешках, что свешивали с бортов, когда приставали к причалам.

— Тяжко, — Бурый тоже понизил голос. — Страшно. — Вспомнил, слова, что сказал как-то Дедко одному боярину: — Лучше тут обельным холопом, чем за туманной рекой княжить.

Сам-то Бурый знал: неправда сие. Нет в пределах Морены князей. Но слова сильные. Полезные.

— Слава Перуну, что мы, вои, в Ирий уходим! — Веснян сотворил знак Молниерукого. И тут же спросил: — А как там, в Ирии? Весело ли? Вон нурманы говорят: у них в Валхалле каждый день пиры и битвы! И раны ровно в полдень зарастают. И девы еще, воительницы прекрасные, им постели греют. Так ли сие?

— В Ирии не бывал, — честно признался Бурый. — Как души воинов за Кромку уходят, видел.

«И тех, кто не ушли, тоже видел», — добавил он мысленно, но промолчал. Среди воев тоже заложных хватало. Месть, она по эту сторону крепко держит.

— А о нурманской Волхалле так думаю: не хотелось бы мне каждый день от ран умирать, пусть даже после