Ведун - Александр Владимирович Мазин

— Но и не плохое, — отозвался Дедко.

— Так и есть. Вижу теперь: прав воевода.

— Он хорош, Ругай, — равнодушно изрек Дедко. — Умеет слушать.

— А не хочешь моим ведуном стать? — неожиданно предложил Роговолт. — Кто мне служит, беды знать не будет.

— До времени не будет, — Дедко загадочно прищурился.

— Напугать меня хочешь? — ответно сузил глаза Роговолт.

— Даже и не мыслил. Но на службу к тебе не пойду. У меня одна Госпожа, — Дедко коснулся лунницы. — А вот Младший мой, — кивок на Бурого, — тебе послужит. А паче — сыну твоему, пока не родившемуся.

— Обещаешь мне трех сынов? — оживился князь.

— Четырех вижу, — сказал Дедко. — Но набольшая слава рода твоего — не в них.

— Ясно, что не в них, а во внуках! — самодовольно произнес Роговолт. — Я начал, они продолжат.

Дедко не стал спорить. Бурый, однако, почуял: не согласен с князем ведун. Но спорить с тем, кто верит, глупо. И убедить трудно, а убедишь, сам будешь в случившемся виноват. Накаркал.

— Как звать тебя? — спросил Роговолт.

— Волчьим Пастырем, — ответил Дедко. — Знаешь же.

— Знаю, — согласился полоцкий владыка. — Я у меня в княжестве все знаю. Обо всех.

Прозвучало угрозой. Но Дедко даже и не подумал пугаться.

— Дозволь идти, княже?

— Иди, Пастырь, — разрешил Роговолт. — И приходи вечером. На пир.

Бурый удивился. Праздник кончился. Теперь князь лишь со своими пирует: с дружиной, с ближниками.

А вот Дедко и ухом не повел. Спросил:

— Одного зовешь или… — Он кивнул на Бурого.

— Бери и его, — разрешил Роговолт. — Ступай, ведун. И знай: хоть не можешь ты мне служить, но я о тебе помню.

— Что о нем скажешь? — спросил Дедко, когда они покинули Детинец.

— Сильный. Храбрый. Чует за собой силу, — Бурый задумался, что еще сказать… Но вместо этого спросил:

— Что у него на роду увидел:

— Для него — ничего доброго, — сказал Дедко. — Смерть.

— И как скоро? — заинтересовался Бурый.

— На мой век хватит, — сказал Дедко. — А на твой… Того не вижу.

— А-а-а, — протянул Бурый, успокаиваясь.

Понравился ему Роговолт. А что до смерти, так все умирают. Даже князья. В свой черед.

А вот княжий пир — это интересно. Кто б мог подумать, что смердов последыш за один стол с самим князем сядет?

Нет, быть ведуном — великое благо.

За княжий стол Бурого посадили. Но в самом низу, с молодшими из княжьих отроков.

Отрок у смердов — это ништо. Безъязычный молодший, коему за столом больших подобает внимать и помалкивать. Отрок дружинный тоже молодший. Однако он — уже воин. Опоясанный. Посему рот открывать за столом ему никто не возбраняет. Главное: чтоб старшим его болтовня не мешала.

Бурый не был старшим. И болтовня отроков ему не мешала. Напротив, интересно. Младшая княжья дружина болтала о своем, Бурого будто не замечая. Посадили, значит так надо. Что не воин, тоже понятно. Ведуна в нем соседи по скамье не признали. Не было их сегодня, когда Дедко к князю заявился. Бурый понял: приняли его за младшего жреца. Младший же жрец для воина — пустое место. Всякое разное за старшими таскать да пособлять в служении.

И хорошо, что так. Бурый помалкивал, но впитывал каждое слово. И лица запоминал. Это сейчас они — молодшие. А пройдет годков пять — и в гридни выйдут. Кого до той поры за Кромку не отправят. И придет по какому-нито делу такой гридь к Бурому, а тот его — по имени…

— Пильский князь под мою руку хочет, — сказал Роговолт. — Тебя упомянул.

— Было, — согласился Дедко. — Пособил я Лудславу, было дело. И о тебе говорил. Сказал: ты его под себя возьмешь.

— А не нагло тебе, ведун, за князя решать? — с легкой угрозой произнес Роговолт.

— А я не решаю, — сказал Дедко. — Я ведаю. Возьмешь ты его. Княжество пильское к твоей земле примыкает. К тебе и к землям плесковским. А с третьей стороны от него недруги твои вразумленные, латы. А за ними — вороги исконные, лехиты. Вот им княжество пильское более всех надобно. Через него они смогут и к тебе ходить, и к плесковским. Только к плесковским через их топи поди доберись, а к тебе…

— Взял я его под себя! — перебил Роговолт. — Все, что сказал, верно. Однако я — князь, у меня люди свои по всяким землям ходят, вести приносят. А вот откуда сие ты знаешь?

— Я не знаю, я ведаю, — привычно заметил Дедко. — Морена — моя Госпожа. Ты еще только думаешь, как идти ворогов бить, а там, за Кромкой, уже души воев твоих побитых ждут.

Роговолт поставил на стол недопитый кубок.

— Души воев, ведун, не к Морене уходят, а в Ирий возносятся! — холодно процедил он.

— Ни одна душа мимо Госпожи моей Кромку не минует, — так же холодно произнес ведун. — На то она и Кромка. А кому какое посмертие уготовано, то не мы с тобой решаем. Вам, варягам, ее Перун определит. Кто в Ирий, а кто и через Реку Забвения.

— Пустое говоришь, — отмахнулся Роговолт. — Мой путь мне ясен! Я все свое мечом взял и пока рука тверда и удача со мной, никто моего не отнимет! Ни в жизни, ни в посмертии. А после все мое сыновьям уйдет. Пусть приумножают славу рода варяжского! Вот счастье воина, ведун! — Роговолт подхватил со стола кубок, дорогой, византийский, из стекла, заправленного в серебряную вязь, выпил махом, утерся, и сказал удовлетворенно: — Вот моя жизнь, ведун. Кто посмеет сказать, что она не удалась?

— Никто не может сказать, что жизнь его удалась, пока он жив, — возразил Дедко.

Будь Роговолт трезвее, он бы обратил внимание на эти слова. Слова ведуна. Но он выпил уже пять кубков красного хузарского вина и видел мир лучшим, чем он есть. Потому спросил другое:

— Я знаю, ведун, что кровь моя будет жить в веках, но я… Как долго будут люди помнить имя князя Роговолта?

— Все в руках вечных прях, —