Ведун - Александр Владимирович Мазин

Славный вышел день. Вечером стало еще веселее. Появились ряженые, нахальные, аки скоморохи. А может и впрямь скоморохи, потому что двое таких, спрятавшись под цельной бычьей шкурой, довольно таки ловко гонялись за девками и норовили поддеть их подолы рогами. Еще одна ватажка, образовавши «лошадь», топтались по снегу, неся на себе всадника с двумя деревянными мечами, обряженного шутовским князем.

А другие ряженые, попроще, безобразили без изысков. Пугали девок из незамужних, норовили закружить, запутать матерых мужей с проседью в бородах. В иное время за подобное бесчинство шутникам бы крепко влетело, а в этот день можно. Все можно. Сорвать со степенного купца шапку и перебрасываться ею, дразня сердитого дядьку. Тискать чужих баб, да и не только тискать, если те не против. Бурого самого едва не затискали. Две веселые молодки схватили за руки и поволокли… И уволокли бы, поскольку Бурый и не сопротивлялся. Да только одна заметила Бурого на груди по соседству с другими оберегами серебряный серпик Морены, отпустила руку, пискнула подружке: «Это ж жрец Смерти!» и обе бросились наутек. Бурый не успел и слова сказать. Ну да и пусть их, дурочек! Засмеялся и пошел к реке, туда, где на холме у дуба, внутри образованного зажженными от небесного огня кострами круга творили таинство варяги.

Вот что было по-настоящему дивно: огонь, железо, белые, ловкие, блестящие от жира полуголые воины — и нависающий над ними страшный Перун с золотыми усами и серебряным грозным ликом. Воины сии, пляшущие вкруг своего бога — вот кто были настоящие жрецы смерти.

А еще они были словно ложки, мешающие незримое людям варево ослепительной божьей силы, что бурлила на холме, поднимаясь волнами над серебряной головой идола и уходя ввысь, в подсвеченную снизу кострами крону векового дуба.

Ух ты! Выходит, не просто так вывело сюда Бурого. В десяти шагах от очерченного огнем варяжского круга стоял Дедко.

Сам неподвижный, будто идол, рука на оголовье посоха и ладонь, как заметил Бурый, лежит так, чтобы закрыть Морду. А с Дедкой — Прочиц-корабел, одетый по-воински, с мечом на поясе. А на плече его — сын. Тот самый порченый малец, которого они встретили вчерашним днем. Другие родичи здесь же. Стоят, сцепив руки, лежащие на плечах друг друга. И сила Перунова, что выплескивалась за огненный круг, сквозит меж ними и в них.

Бурый, не видя издали, все равно знал: когда воинская пляска завершится, не останется в тех родовичах цепкого проклятья чужедальнего бога.

Бурый вздохнул. Очень хотелось ему сейчас туда, к дубу. В кипящую серебряную метель мощи варяжского бога.

Но нет. Не примет.

Бурый вздохнул, повернулся и пошел прочь. Туда, где бесчинствовал, ликуя, мирный люд и где он, Бурый, мог пусть и недолгое время Солнцеворота, но побыть простым человечьим отроком. Тем, кем мог бы стать, если б не забрал его Дедко. Сей ночью — можно. На то и праздник, чтоб на недолгое время стать тем, кем никогда не будешь.

Глава 23

Глава двадцать третья

— Ведун, — сказал князь полоцкий Роговолт. — Зачем пришел?

— Долю принес, — ответил Дедко. — Твою долю. Княжью.

— Я не просил.

Роговолт молод. Для князя. Третий десяток. Но слово его весомо. Стол полоцкий взял силой.

Люд, однако, не противился. Прежнего князя не любили. Не уважали. И не только в княжестве, но и соседи.

Полоцких купцов новгородские в грош не ставили.

Что ни год, то с захода лихие люди набегали, смердов полоцких грабили.

Князь не защищал, не мстил. Не хотел ссориться с теми, кто ниже по Двине живет.

Роговолт другой. Вернул княжеству уважение. Ливов и прочих приструнил, новгородцам кулаком погрозил. Указал место. Цены на волоке поднял. И мыто. А когда пришла новгородская рать под стены сам из ворот вышел и миром дело решил. Понял, что новгородцы не биться пришли, а грозить. Зазвал в гости новгородских мужей лучших, сказал, как дальше намерен с ними жить. Где будет его, князя полоцкого, а где — новгородское. Так по справедливости. А если не согласны бояре новгородские, то значит будет у них война.

Из-за моря вернулся Роговолт. Но прежде здесь жил. Имя его в Новом городе — не пустой звук. Войны с таким князем Новгород не хотел. Не потому что боялся, а потому что ратовал лишь тогда, когда выгода ясна. А тут одни убытки ожидались.

Попробовали Роговолта Киевом попугать, не вышло. Роговолта в Киеве тоже знали и уважали. Он и данью Киеву кланялся и ратовать с русью ходил.

Посчитали новгородские, прикинули, как для мошны лучше и заключили с Полоцком правильный ряд. Обязали Роговолта одним: чтоб бортников его там не было, где уже новгородские есть. Роговолт согласился. Знал: за восковый доход и земли, издревле примученные, новгородцы биться будут яро.

И стало на кривской земле мирно. В городках Роговолт своих людей посадил, таких, как Ругай. Жадных соседей вразумил болюче: воздал их же мерой.

Все это Дедко Бурому рассказал пред тем, как в княжий терем пошли.

— Зачем нам к нему? — спросил Бурый.

Знал: не любит Дедко с владыками говорить. И не без основания. Эти не просят — требуют. И отблагодарить не спешат. Думают: одно лишь то, что цельный князь к смерду снизошел, уже награда. И страха в них не было. За князьями боги стояли. Дарили избранников своих удачей. Нет, отдать положенное Дедко даже князей принуждал. Ведун же. А вот чтоб свое князю отдать…

— … Я не просил.

— А я вот принес, — Дедко прошел мимо настороженных дружинников к подножию помоста, на котором стояло княжье кресло и положил на доски кошель. Большой кошель, тяжелый. Девять гривен серебра.

Роговолт сделал знак дружиннику, тот поднял и подал князю дар.

Полоцкий владыка взвесил кошель на ладони и, не развязывая, передав дружиннику, распорядился:

— Прибери.

После обернулся к Дедке:

— Хорошо в моем княжестве ведунам живется.

— Не жалуюсь, — отозвался Дедко. — Ты — славный князь, посему и люду твоему скота хватает. Это за семь годов. С тех пор, как ты вокняжился, откладывать начал.

— А предшественнику моему что, не подносил? — спросил Роговолт.

— Да за что ему, — пожал плечами Дедко. — Ты — истинный князь, а он… — Дедко еще раз пожал плечами.

— Ругай о тебе говорил, — сказал Роговолт. — Не