ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо

деньги вытягивала на всякие покраски стен в подвале? Да я лучше их на Верку потратил бы – мне эти стены и бордюры до лампочки. Или ты думаешь, что мне взамен этой комнаты выдадут какие-то хоромы? Да ничего они не выдадут, бросят подачку по заниженной стоимости, и все. Куда я их дену, эти копейки?

Мне нечего было возразить, Коля был по-своему прав. Да и не хотелось мне с ним спорить – обычно это не приводило ни к чему хорошему. Коля жил своей жизнью, а правильной или нет – не мне судить.

О своих планах на жизнь после выселения я решил пока ничего Але не говорить. Да и что бы это поменяло? Мы все так же висели в облаках непонятных и неопределенных отношений, как дождевая взвесь, не в силах ни обрушиться на землю, ни взлететь над облаками к солнцу.

Мы увиделись с ней в кофейне через несколько дней после начала СВО. Аля была растеряна и задумчива, как и многие в то непростое время.

– Что теперь будет с нами, Филипп? – спросила она, прижавшись лицом к моему плечу.

– Да все будет хорошо, Аль. Вот и Мишаня говорит, что скоро все закончится.

Она посмотрела на меня своими огромными, немного уставшими глазами и покачала головой.

– Нет, Филипп. Ничего уже не будет хорошо. Все это надолго, я чувствую.

Тогда ее слова показались мне обычными словами испуганной девушки. Наверное, таковыми они и являлись.

– Отец с мамой ругаются постоянно из-за всего этого, – помолчав, продолжила она, – папа говорит, что давно пора было начать эту войну, мама – что это все ужасно и так делать нельзя.

– У нас в общаге такие же споры ежедневно. Одни за, другие против. Надоело уже.

– А ты, Филипп? – она оторвалась от моего плеча и выжидающе заглянула в глаза. – Ты что думаешь по этому поводу?

Что я думаю? За эти дни я выслушал столько доводов и аргументов за и против, что я будто бы сам полностью покрылся наростом из этой смеси чужих мнений, которая застыла на моем теле, мешая нормально существовать, ходить и даже спать. Каждый будто оказался в коконе из новостей с фронта, за пределами которого остался весь мир.

Некоторые люди впадали в крайности. Одни вдруг стали ненавистниками собственной родины, обзывая ее последними словами и заявляя, что не хотят иметь ничего общего с этой страной, другие превратились в людоедов, злобно скалящихся и хохочущих лишь при одном упоминании о смертях людей с другой стороны. Одним стало стыдно быть русскими, другие вдруг стали испытывать от этого какой-то невероятный восторг, будто бы они никогда ранее и слова такого не слышали, а сейчас им об этом рассказали. Ссорились друзья, скандалили в семьях, кричали друг на друга соседи, обвиняя друг друга в неправильной позиции. Когда первый шок от происходящего сошел, стали появляться более аргументированные и взвешенные мнения с обеих сторон. Люди рассуждали о геополитике, приводили в пример исторические аналогии, рассматривали варианты выхода из этой ситуации, прогнозировали будущее.

Я же старался не участвовать в дискуссиях, а вместо этого прислушивался к себе. Однажды, еще до войны, мы встретились с Самохиным на общей кухне. Я не помню, о чем говорили и как пришли в разговоре к обсуждению таких философских вопросов, но именно тогда он преподал мне один урок, который не раз впоследствии пригодился мне в жизни.

– Самое главное, Филипп, – сказал он тогда, – научиться пропускать все свои мысли через сито собственной совести. Конечно же, для этого нужно эту совесть иметь, иначе ничего не получится.

– Это понятно, Андрей Андреевич.

– Это только кажется, что понятно, а на самом деле все сложнее. Сначала нужно это сито настроить. Отрегулировать, так сказать, размер ячеек. Вот возьми тараканов, – он кивнул на стену, по которой короткими перебежками мчался рыжий бандит, – приносят они какой-то вред?

– Конечно, – поморщился я, – всякую заразу распространяют, да и просто неприятные создания.

– Вот! Теперь давай разберемся с объективностью. Заражают продукты питания? Да, безусловно. Неприятные? Вот здесь большой вопрос. Для тебя – да, неприятные, но их такими создал Бог. Кому-то они даже нравятся, разводят их специально во всяких аквариумах. Необъективно, поэтому сужаем размер ячеек на нашем сите. Теперь такой вопрос – как сделать так, чтобы они не приносили нам вреда?

– Да потравить, и черт с ними.

– Логично, но теперь вопрос – имеем ли мы право убивать божьих созданий? Разве это не грех?

– Ой, ну это мы сейчас в такие дебри залезем… – вздохнул я.

– Нет, ты ответь, ответь.

– Конечно можем, Андрей Андреевич. А что, лучше оставить их в живых, но потом в больницу загреметь с какой-нибудь инфекцией?

– А почему ты сразу оправдываться начал, искать доводы для массового убийства? – хитро улыбнулся Самохин.

– Да ничего я не начал. Вы спросили, я ответил.

– Начал, начал. И вот почему – потому что теперь твоя совесть зацепилась за мои слова о том, что убивать – грех. И теперь твой мозг ищет аргументы, с помощью которых он сможет оправдать этот поступок. И вот здесь начинается самое интересное. Размер ячеек сита нужно отрегулировать так, чтобы пропустить одно мнение, но оставить за пределами совести другое. Давай представим их в виде камешков. Ведь они одного размера – и тот и другой. Пропустишь один, второй за ним следом провалится. И что нужно сделать?

– Что?

– Нужно один из камней увеличить. Нарастить его, так сказать, иначе проблема не решится. И вот здесь как раз пригодится необъективность. Что ты там говорил? Что тараканы мерзкие? Сойдет. Раз, и камешек против них стал больше. Можно еще вспомнить какую-нибудь историю о том, как таракан заполз в ухо спящему человеку и выгрыз барабанную перепонку. Противно? Очень. Камешек наш еще подрос. Этого достаточно. Он уже не пролезет вслед за первым, и наша совесть чиста, – улыбнулся Самохин. – Вот так решаются нравственные дилеммы в наших головах. И так, кстати, работает пропаганда. Любая – хоть социальная, хоть политическая, хоть военная. Она всегда лепит ненависть, ложь, необъективность на ненужные камешки, чтобы оставить их за пределами совести людей.

– Мне кажется, что все гораздо проще, Андрей Андреевич, – покачал я головой, еле сдерживая зевоту, которая напала на меня от этой лекции, – тараканы не должны жить в доме. Лично я не буду чувствовать ни малейшего угрызения совести, если их потравят всех до одного вместе с их семьями.

– Так и я не буду, – неожиданно согласился Самохин, – потому что в наших головах крепко сидит установка, что тараканы