ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо

– Я уеду завтра. Ненадолго. Через пару недель Натаха с Веркой съедут отсюда в съемную квартиру. Поможешь им переехать?

– Вообще не вопрос. А ты куда собрался? – я еще произносил последние слова, как вдруг все понял. – Ты на войну, что ли, Колек?

Романов молча кивнул, подтверждая мою догадку.

– Нашел контакты – можно добровольцем контракт заключить на три месяца. Зарплата хорошая, а если вдруг… – Он на секунду замялся, а затем тряхнул головой, будто отгоняя от себя мрачные мысли, роящиеся вокруг него. – А если вдруг случится что-то, то Натаха с Веркой хотя бы поживут нормально. Три месяца – это вроде бы немного, да, Фил?

Я смотрел на Колю и не мог представить, что этот веселый раздолбай через совсем короткое время окажется в окопе с оружием в руках, что ему, возможно, придется стрелять в людей, таких же веселых когда-то раздолбаев, а может быть и наоборот – по Кольке будут стрелять жестокие и хладнокровные профессионалы, обученные убивать. Разве это нормально? Мне хотелось как-то приободрить его, поддержать, но я понимал, что все слова сейчас ничтожны. И он, и я понимали, что все они – пустой звук, что они не стоят даже того, чтобы быть произнесенными.

– Что Наташка говорит? – спросил я.

Коля бросил на меня красноречивый взгляд и уставился в окно. Ну да, что она может сказать? Точно не прыгает от счастья.

– Фил, ты это… пока они здесь будут, ты присмотри за ними, ладно? Может, помощь какая потребуется. Сам понимаешь, она одна с ребенком остается. С деньгами проблем не должно быть – вроде как можно ее карточку указать, чтобы на нее зарплату перечисляли, да и родители помогут, я имею в виду… – Он замолчал, подбирая слова. – Не оставляй ее одну, хорошо? Она сама не попросит ни о чем, ты, может, сам ей иногда предложи что-нибудь. В магазин сходить или еще как-нибудь помочь. Я даже не могу сообразить, что я от тебя хочу.

– Я понял, Коль, понял. Не переживай. Одну не оставим.

Я не знал, куда мне деться. Казалось, что Николай вдруг стал каким-то очень большим и занял все пространство комнаты, выдавливая меня из нее. Я присел на край кровати и уставился на своего соседа.

– Чего ты таращишься? – усмехнулся он. – Не ожидал от меня такого, да? Я и сам не ожидал. Просто лежал ночью, пялился в потолок и думал – зачем? Для чего я живу? Для кого? Какой от меня толк? Всем вокруг я только неприятности могу доставлять, больше ничего. Я знаю, Фил, что ты обо мне думаешь, прекрасно знаю… Что я забавный дурачок, который не смог устроить свою личную жизнь, который ничего не умеет и не хочет ничему учиться. Что бухло и курево – это единственные удовольствия в моей жизни, потому что у меня ума не хватает на что-то большее. Что я неудачник, алкаш и нытик.

– Коль, ну ты чего?

– Знаю, все я знаю… Раньше меня раздражало такое пренебрежительное отношение к себе, но я не подавал виду, потому что ты сам по себе пацан нормальный, ровный. С тобой можно и поговорить, и выпить, и даже поссориться нормально так, по-мужски, – он посмотрел на меня и ухмыльнулся, – а когда лежал и в потолок смотрел, вдруг понял, что все так и есть, что ты прав, Фил. Я именно такой, каким ты меня и представляешь, и от этого стало еще противнее от себя. Какой смысл в моей жизни? Да никакого.

– А как же Верка?

Он шмыгнул носом и на мгновение отвернулся к окну, будто бы для того, чтобы зачем-то выглянуть на улицу, затем снова повернулся ко мне, уперевшись локтями в свои колени и подперев кулаками голову.

– Вот ради нее я туда и иду.

Это был очень неоднозначный ответ, но я подумал, что сейчас не время для уточнений. Коля тоже решил не вдаваться в подробности.

– Короче, Фил, не буду долго рассусоливать. Зашел, чтобы попросить тебя помочь Наташке с переездом.

– Ничего, Колек, все нормально будет, – я подошел к Романову и положил руку на плечо. – А за Наташку не переживай. Не бросим.

– Спасибо, дружище.

Он поднял на меня глаза, и мне почему-то стало стыдно. Каким бы ни был его поступок с точки зрения морали и нравственности, это был по-настоящему взрослый и мужской шаг. Мои проблемы и переживания показались ничтожными и несущественными. Мне было стыдно за многое – за то, что я действительно считал его таким, каким он себя описал; за то, что я, как ни крути, считал себя выше него, за то, что относился к нему с пренебрежением, впрочем, как и ко многим своим соседям; за то, что он, глава семейства и отец маленькой девчонки, идет под пули, а я, разгильдяй без семьи, остаюсь здесь; за то, что я сейчас говорю какие-то банальные слова, которые совсем ничего не значат и не имеют никакой ценности. Но я не знал, чем еще можно помочь Коле.

– Ладно, я пойду, – он поднялся и протянул мне руку. – Ты никому не говори, не хочу лишнего шума. Мишаня дома, не знаешь?

– Не видел.

– К нему забегу, попрощаюсь.

– Может, посидим, проводим? – предложил я и сразу понял, что сморозил глупость.

– Нет, я со своими сегодня побуду. Если хочешь, завтра утром часов в восемь выходи, проводишь.

Романов вышел из комнаты, через мгновение из коридора послышался негромкий стук, скрипнула дверь Мишани, и все стихло. Я сел на освободившийся стул и несколько минут просидел без движения, уставившись в одну точку. Нет, я не из тех людей, которые в таких ситуациях заламывают руки и впадают в ступор – это, скорее, женская черта. Меня поразила обыденность происходящего. До сегодняшнего дня, как ни крути, все эти события происходили за экраном смартфона или телевизора, я был отделен от реальности хоть и прозрачным, но все же твердым слоем стекла, которое я мог «зашторить» в любой момент и продолжить жить своей жизнью. Когда реальность наскучивала, я мог снова раздвинуть шторки и посмотреть на это «шоу», оставаясь, тем не менее, безучастным зрителем. Если в феврале оно вызвало шок своими жестокостью и реализмом, то спустя полгода войну обсуждали точно так же, как обсуждают интересный футбольный матч или шахматную партию. Место страха и невозможности происходящего заняли азарт и спортивный интерес. Кто кого? И даже очевидная мысль о том, что режиссеры шоу могут поменять места съемок и перенести его к нашим домам, казалась иллюзорной