Писец войска - Олег Мамин

толчка стража, рука буквально окунулась в принципы, и, испытав шок, я не смог сразу выдернуть руку из глубин чистого знания, и не могу сказать, что это доставило мне удовольствие. При этом какого-то глубокого понимания я не успел получить, только шок, встряску разума как от удара током. К счастью, несмотря на это воздействие, я сумел справится с собой и разорвать опасный контакт. Природная осторожность и, будем честны, трусоватость, помогли.

Призрак говорил о каких-то заклинаниях, но я их не видел теневыми глазами и сейчас тоже не воспринимаю напрямую. Для меня в Книге Тота не нашлось ничего, что было бы облечено в слова.

Собственно, они, должно быть, нужны чтобы служить ключом для доступа к законам и управлению принципами. Должно быть, только так Пен-абу мог воспринять содержимое книги, но у заклинания нет регулировки, он проник сразу в самую суть, и его человеческий разум не выдержал.

Я же не хочу прикасаться к недозволенному. У меня всего два желания на текущий момент.

Сюда я пришёл ради того, чтобы найти способ вернуть себе прошлую жизнь, то есть вырваться из ловушки этого мира. Впрочем, готов от него отказаться ради исполнения второго.

Оно тоже связано с мышеловками: хочу выйти из этой ловушки, замаскированной под сокровищницу. Пожалуй, второе даже важнее, ведь если не выйти наружу, то смерти не избежать. А сколько-нибудь десятков лет я проживу и в жестоком мире древности. При дворе Мерикара не так уж и плохо, но слишком уж жизнь зависит от его настроения.

И не в терминах лёгкая жизнь или тяжёлая, а в принципе: жизнь или смерть. Таково жалкое существование придворного. Во всём полагаться на милость господина, целовать землю, на которой он оставил след. В принципе, во все времена это так, но в этой реальности нет разницы между слугой и рабом, кроме разве что той, что у слуг есть некоторые уровни важности, иерархия, а рабы всегда на низшей ступени, по отношению к относительно свободному.

Понятие «наёмный работник» практически отсутствует.

Я бы с удовольствием поработал на Мерикара, только вот он не сможет понять, как это продавать свой труд или услуги. В древности можно купить только всего себя целиком, а чаще всего и вместе с семьёй. В этом причина того, что должности наследуемые.

Пока воспринимал знания, я балансировал на грани, с одной стороны, желая получить как можно больше от источника тайн, а с другой — не желал стать безумным, заглянув в недоступное человеческому восприятию.

Теперь я уже понимаю, что Книга Тота не может быть одинаковой для всех. Египтянин эпохи древнего царства не мог воспринять знания иначе как заклинания, открывающие ему щёлку в божественный мир. Со своим мифологическим мышлением, он плохо владеет математической и физической абстракцией, способностью создавать алгоритмы, формулы.

Неудивительно, что у древних греков Книга Тота представлялась как диалоги с Гермесом, а в восемнадцатом веке превратилась в карты таро. Но идея всё равно одна и та же — прикоснуться к принципам, к тому, что стоит над законами.

Я не получил ни одной формулы заклинаний, даже наоборот, в ряде случаев избавился от необходимости их читать, ибо смог интуитивно понять их механику. Впрочем, я и раньше был к этому готов, именно поэтому с успехом составлял упомянутые формулы.

Прикоснулся и принципам, но это только случайно, зарвавшись.

Однако, как покинуть гробницу я так и не узнал.

Просто потому, что очнулся лежащим на плите. Однако сразу же увидел несколько свидетельств тому, что мне это не привиделось, после того как затылок напекло на солнышке.

Солнце как раз восходило, окрашивая пустыню в совсем уж красные, даже кровавые тона.

Пока я вставал, смахнул с плиты все надписи, будто они были выложены из песка, а не выдолблены в камне. Помнится, совсем недавно человек не смог их даже медным ломиком поцарапать.

Вместе со мной на ноги поднялся только Рамараи и один грабитель. Куда делись остальные — загадка.

Вставая, они дорушили орнамент, имевшийся на плите.

В руках грабитель держал большой свёрток, сделанный из плащаницы, в которых ходили люди под солнцем. Он прижимал его, набитый ценностями, как мать младенца. Воровато косился то на меня, то на Рамараи, не желая делиться.

Потом узнал, что он остался один именно потому, что остальные не совладали со своей жадностью и решили рискнуть, добывая это золотишко. Понадеялись, что волшебные скорпионы ведут себя так же, как и обычные, то есть не преследуют и сами предпочитают избежать контакта с человеком. Если к ним не прикоснуться или не наступать, то они не станут жалить — такое крупное существо не их добыча.

Просчитались.

Всю обратную дорогу я размышлял о том, что произошло. Что помогло мне не сойти с ума. И кажется, догадываюсь. Я христианин и пространство египетских богов хоть и доступно для меня, но ощущается как чужеродное. Меня не затянуло туда как лампочку в рот балбеса, неверующего в то, что её потом не вынуть без медиков.

Я чётко чувствовал границу, которую не стоит пересекать, и не пересёк.

Но когда я воздал благодарность Богу за то, что моя душа осталась христианской, никаких проблем с усвоенным из Книги Тота не возникло. Ничего во мне не шевельнулось, ничего не вызвало отторжения.

Видимо, познание тварного мира не зависит от того, с какими именами богов его ассоциировать.

* * *

Рамараи пребывал в растерянности. Он опасался за свою жизнь, не мог предугадать, какова будет реакция господина Мерикара на то, что седой мальчишка не добыл Книгу Джехути.

Они нашли сокровища, золото, украшения, амулеты. При иных обстоятельствах эта добыча, без сомнений, успокоила бы его гнев, но не сейчас: всё-таки их отправили с вполне определённой целью, а она не достигнута.

Книгу, которая по словам мальчишки представляет собой тоненький лист серебра, осталась где-то в погребальной камере с саркофагом.

Самое неприятное, что волшебная чаша с поплавком, которая указывала на местонахождение сокровищницы — Рамараи сам это видел — перестала работать.

Пробка просто плавает и больше никуда не указывает.

— Книга Тота исчезла из мира людей, — беззаботно сказал Афарэх. — У меня есть копия Книги Открытия Дверей. Мерикара будет доволен.

А Рамараи в этом очень сомневался. Удивительно, почему мальчишка считает нынешнего номарха и бывшего командира армии Упуаута рассудительным и сдержанным. Видел бы он, что тот вытворял в походах в Нубию.

Что-то Афарэх недоговаривает. Что-то в нём изменилось помимо цвета бровей, которые стали такими же белыми, как его волосы. Теперь он стал