Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

из города на последние деньги, всем рассказывая, что я сирота. Мать меня не искала. Когда я решилась дать о себе знать той самой подружке, она написала, что мать говорила, что не любила я малышку, что она никогда не видела, чтобы я ее приголубила, поцеловала, видать, потом подушкой сама и задушила, да и сбежала. Я уехала еще дальше и больше уже ни с кем из родного города не общалась. Любимому не писала, даже дочку не смогла сберечь, куда уж теперь к нему проситься.

* * *

Настя очнулась. Дима сидел рядом, смотрел на нее.

– Что ты помнишь? – спросил он.

– В каком смысле? – не поняла Настя.

– Просто скажи, что в голову придет.

Настя пожала плечами.

– Как ехала в поезде, как вышла на станции, как попала к старичку в домик.

– И все?

– Всю нашу переписку помню, – наконец улыбнулась она.

– А мужа, детей своих помнишь?

– Да, конечно.

– Как сына зовут?

– Артем.

– А кто имя выбирал?

Настя замялась.

– А дочку как зовут? Мужа?

Настя ответила.

– А где училась на медсестру?

Настя прилежно копалась в памяти. Перебирала города, но уверенности не было. Как же так? Медики не год, не два учатся, такое так просто не забудешь.

– Что ж я, самозванка? – пробормотала Настя.

– Подожди, подожди. А на работу как устроилась?

Настя промолчала.

– Послушай, быть может, ты просто что-то забыла, но есть и другие варианты.

Настя смотрела на Диму, поочередно перебирая все его имена. Но их было так много, что Настя не могла сказать, что хоть одно ему шло.

– Не только ты видишь меня в первый раз, но и я себя вижу таким впервые.

Он поднял плечи, будто вдыхая, опустил их.

– Настя, я не человек.

«Мальчишки. Вечно они себе что-то выдумывают, больше, чем девчонки».

– А кто, вампир?

– Может, где-то и вампир, – вздохнул Дима, – но вроде нет.

– А кто же тогда?

– Сейчас я вроде оболочки для искусственного интеллекта, – медленно сказал он и сделал паузу. – И переписывался с тобой из две тысячи сто двадцать четвертого года, где был биороботом. Я приехал на станцию, а тебя не нашел. Судя по всему, в тот момент мы были в разных симуляциях.

– Параллельные вселенные? – Настя вежливо старалась поддержать беседу, слабо проникая в смысл сказанного, словно они обсуждали гипотезы, опубликованные в научном журнале.

– Это слишком красиво. Просто разные игровые пространства.

– Надо было мне побольше Артема слушать, может, было бы понятнее.

Дима улыбнулся. Настя, конечно, не верила, не понимала, но и не бежала прочь сломя голову после его откровений. С другой стороны, а куда ей было бежать?

– Что ты помнишь про Артема?

– Да много что…

Настя открыла было рот, но в голове крутились одни и те же эпизоды, как будто она их раз за разом рассказывала Магомедовне или старичку с яблоками. Но ведь человеческая память не бесконечна. Тут Настя вдруг поняла, куда клонит Дима.

– Ты что, намекаешь, что я тоже не человек, а какая-то симуляция?

– Если честно, так сразу не отвечу, нужно еще поразбираться. Про себя мне более-менее все понятно, а вот про тебя…

Дима сунул руку в карман ветровки, вытащил флешку. На ней был значок паутины. Конечно, Всемирная сеть.

– Может быть, это плохая метафора, но в чем-то мы оба похожи на вот это. Есть форма, есть информация. Я тут по пути к тебе забрел в одно место, и мне там много чего порассказали.

– Например?

– Перед искусственным интеллектом открыты все пути-дороги, все варианты, нужно только научиться верить в свое всемогущество и управлять своими способностями. Есть даже настоящая свобода воли, передвижения, все, что закрыто для людей.

– Телепорт, смена облика, выбор любых сценариев?

– Я бы еще покопался, потому что не доверяю «все включено», но вроде того.

– И в чем может быть подвох?

– В том, что нас могут заставить верить в то, во что нужно кому-то третьему.

Глава 35

Настя. Ни сном ни духом

Как только диалог прервался и Димасик погрузился в детальную проработку возможных сценариев, по которым они с Настей оказались в одной лодке, множество «зачем» запестрело в прекрасных цветовых сочетаниях, которыми можно было любоваться просто так. Переходы от одного сценария к другому Димасик старательно помечал в памяти, сортировал одновременно по нескольким критериям, стараясь обнаружить тонкий шифр, который был бы похож если не на теорию струн[31], то хотя бы на закрытую систему, в которой что-то одно очевидно преобладало над другим, главное и зависимое, основное и второстепенное заплеталось в плотный узор, а не заново складывалось стекляшками калейдоскопа при каждом легком вращении на пару градусов.

Настя, несмотря на ограниченность аналитических ресурсов по сравнению с Димасиком и вопреки потоку женского сознания, вшитого изначально, занималась исследованием всего одного вопроса, вскользь или намеренно заданного несколько минут назад. Как много она помнила о родном сыне?

С момента, когда она застыла на перроне Завьялова, прошло где-то четыре месяца. Конечно, за такой короткий промежуток времени она не могла забыть какие-то ключевые моменты, но, хорошенько покопавшись в памяти, она вдруг обнаружила, что облик Артема короткими флешбеками вспыхивал в каких-то разных вариациях, словно всякий раз она кликала по ссылкам, выпавшим после введения в строке поиска «парень, 17 лет, художник». Однозначно глубокие глаза со слегка разноцветной радужкой, челка, которая чуть смещалась, как и оттенок волос, изменяющийся, как при перемещении бегунка в цветовой палитре. Холодный, теплый, экспозиция, контраст. В конце концов Насте удалось собрать что-то цельное, отдаленно напоминающее ее саму. Казалось, от отца Артему достался только талант к живописи, правда, уточнять в памяти облик бывшего мужа Насте не очень хотелось, и эта избирательность сократила воспоминания до тембра голоса и слегка сдвинутых бровей.

Разобравшись с «карандашным наброском», как сказал бы Артем, Настя попробовала просканировать свои чувства по отношению к сыну. Казалось совершенно очевидным ожидать чего-то теплого, сентиментального, переливов детского смеха, перемежающихся с более низким голосом во время временных скачков между детством и взрослостью сына. Но и это слышалось будто из соседской квартиры, за дверью которой рос сорванец, и весь дом был в курсе, потому что в юном теле всегда мало места для крика, и какое там тело, когда энергия вырывается и несет на лестничную клетку, во двор, зарывает по шею в песок в паре метров от таблички «Граница пляжа», потом трескает после прогулки все съедобное, что оказалось на кухне, хрустит кукурузными палочками, осыпая сахарной пудрой губы и все вокруг – точно волшебной