Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг

Какая-то девушка хлопает Питера по плечу.

Ошеломительно красивая, зеленоглазая, с тонкими темными косичками. Она улыбается, показывая клыки и высовывая кончик языка. Потом она наклоняется к нему и что-то говорит, но музыка заглушает ее голос.

– Простите? – переспрашивает Питер.

Она улыбается. Касается его затылка. Он замечает татуировку на ее шее. Два слова: ТОЧКА УКУСА.

– Я хочу тебя, – говорит она. – Пойдем наверх, проскользнем за занавес.

Питер вдруг осознает, что о подобном он фантазировал последние двадцать лет. Но теперь, когда он понял, что Хелен любит его, девушка его даже не заводит.

– Я с женой, – отвечает он и быстро уходит, пока у вампирши не появились новые идеи.

Он догоняет Хелен возле лестницы, и тут диджей включает песню, знакомую ему еще с давних времен. Толпа начинает бесноваться, как бесновалась под этот мотив еще в восьмидесятых.

– Ты уверена? – спрашивает Питер погромче, чтобы жена услышала.

Она кивает:

– Уверена.

Повернув за угол, они оказываются лицом к лицу с тщедушным гардеробщиком, который с подозрением таращится на них похожими на жучков глазенками.

– Это здесь продают вампирскую кровь? – спрашивает Хелен. – ВК?

Ей приходится повторить вопрос, чтобы гардеробщик расслышал. Наконец он кивает.

– Нам пять бутылок! – она улыбается и показывает пять пальцев. – Пять!

Самопомощь

На полпути домой Роуэн замечает, что из-под сиденья матери что-то торчит. По потрепанной бумажной обложке он узнает «Книгу Трезвенника»,

– Что ты делаешь? – спрашивает его сестра.

Ева смотрит на книжку в руках своего парня:

– Что это?

– Открывай окно.

– Роуэн, что там у тебя? – спрашивает Хелен с переднего сиденья.

Ева открывает окно, и Роуэн с силой швыряет книжку в бетонное ограждение трассы М62.

– Самопомощь, – смеется он и отхлебывает из бутылки жидкость с райским вкусом.

Мельчайшая капля

Непросто смириться с тем, что твоя дочь, о которой ты заботился и за которую переживал всю ее жизнь, превращается вдруг в кровожадное ночное создание. А для Джареда Коупленда, который как никто знает обо всех ужасах вампиризма, принятие того факта, что его девочка обратилась, оказалось особенно сложной задачей.

Тот факт, что ее обратил Рэдли, кровный родственник человека – если тут уместно слово «человек», – который ради своего извращенного удовольствия отнял жизнь у его любимой женщины, только подливал масла в огонь кошмарной реальности, с которой Джареду пришлось смиряться.

От того, как изменилась Ева, Джареду было не по себе. Он смотрел на ее побледневшую кожу, привыкал к сменившемуся режиму сна и бодрствования, к тому, что из ее рациона исчезли овощи, терпел чуть ли не ежевечернее присутствие этого Роуэна Рэдли, и думал, что предпочел бы жить без всего этого.

Но – и это очень веское, убедительное «но» – Джареду приходится признать, что некоторые перемены ему весьма по душе. Например, они стали по-настоящему разговаривать: о школе, о попытках Джареда найти новую работу («Я задолбался целыми днями разгребать мусор»), о погоде («Пап, а что, солнце всегда такое яркое?»), а еще – делиться светлыми воспоминаниями о матери Евы.

Он счастлив, что Ева жива, и даже смог признать, что если она будет раз в неделю выпивать бутылку вампирской крови, то это всем пойдет на пользу.

В конце концов, он своими ушами слышал, как заместитель главного комиссара Элисон Гленни сказала Кларе Рэдли, что ей можно время от времени употреблять немного крови для предотвращения приступов ОЖК.

– Потому что, если ты перейдешь черту и еще раз кого-нибудь убьешь, обратной дороги не будет, – сказала та.

И чтобы его дочь не стала настоящей убийцей, Джаред согласился на предложение Хелен Рэдли по пятницам возить Еву в Манчестер за порцией крови, но при условии, что она не будет приносить ее домой и пить в квартире.

(К слову о квартире: похоже, они пока остаются там жить. Этим утром Джаред как раз выгружал мусорные баки и встретил Марка Фелта – тот выходил из кулинарии с гигантской сосиской в бумажном пакете. Джаред извинился за задержку с оплатой и объяснил, что поскольку у него теперь есть работа, то подобное больше не повторится. К его удивлению, Марк только улыбнулся и пожал плечами – несмотря на то, что деньги, которые хотел передать ему Роуэн, так и осели в кармане Тоби. «Без проблем, – ответил Марк и похлопал Джареда по плечу. – Бывает и хуже».)

Но Джареду все равно тяжело; к тому же он не может заснуть, потому что в его голове бушует настоящий тревожный циклон. Прямо сейчас его одолевает беспокойство, потому что он слышит, как Ева вернулась домой – в третьем часу ночи.

Он встает поздороваться и убедиться, что с ней все в порядке. Она сидит в гостиной и пьет кровь прямо из бутылки.

Это его расстраивает.

– Прости, пап, – говорит она, сияя от счастья. – Я просто не хотела пить всю сразу. Неохота спешить.

По идее, надо быть с ней построже, но он устал быть жестким. Он вдруг присаживается к ней на диван. Она еле слышно смотрит какие-то музыкальные клипы. Джаред и не слышал о таких группах. «Боль чистого сердца», «Нелюбимые», «Да, да, да», «Лихтенштейн». Ева ставит бутылку на стол. Он понимает, что она не хочет пить в его присутствии.

Они какое-то время просто болтают, потом Ева встает.

– Оставлю на завтра, – говорит она, указывая на бутылку, и Джареда радует ее сдержанность – пусть даже это только ради его спокойствия.

Ева уходит спать, а Джаред еще задерживается у телевизора. Крутят старые видео. «Прах к праху» Дэвида Боуи. Когда-то он был фанатом Боуи – давно, когда еще умел чувствовать музыку. Он сидит, пока на экране перед ним маршируют арлекины, и испытывает какое-то неясное чувство удовлетворенности, связанное, вероятно, с неизвестным, витающим в воздухе ароматом. Запах сложный, интригующий, и чем сильнее Джаред принюхивается, тем он становится интенсивнее. В конце концов ему хочется вдохнуть этот аромат по полной.

Он тянется к этому запаху и понимает, что приближается к откупоренной бутылке, из которой струится этот дивный фимиам, будто бы наполненный частицами пыльцы из райского сада.

Он держит бутылку в руках, практически прижавшись носом к горлышку, из чистого любопытства. Этот нос сегодня пять часов страдал от мусорных миазмов. От смердящих куч гнилых фруктов, пакетов скисшего молока и грязных подгузников, издающих такую вонь, от которой дерет в горле. А сейчас он вообще забыл о существовании подобных запахов – душной гнили и мусора, сопутствующих самому человеческому бытию. Он мог бы их смыть и вкусить чего-то