Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг

Он спорит сам с собой.

Это вампирская кровь. Это все, что я решил вечно ненавидеть. Я не могу. Я не должен.

Разве что один глоточек. Буквально капельку. Это же не повредит, правда? Просто чтобы понять. И не дождавшись окончания песни, он прижимает бутылку к губам, закрывает глаза и медленно – очень, очень медленно – запрокидывает голову.

Миф

Питер и Хелен лежат в своей постели и пьют кровь. Они решили вести себя цивилизованно, и потому взяли бокалы для вина, купленные в «Хилс» в прошлом году перед Рождеством.

После пары острожных глотков Хелен словно просыпается, ожившая, как после многолетнего сна. Она видит, что Питер не отрываясь смотрит на ее шею, и прекрасно понимает, о чем он думает, пусть даже и не говорит ни слова. Не лучше ли было бы прямо сейчас угоститься кровью друг друга?

Он отставляет свой бокал и склоняется к ней, нежно целуя в плечо. Хелен вынуждена признать, что ничего не хочет так сильно, как выпустить клыки и раствориться во вкусе друг друга. Но это будет неправильно. Это снова будет построено на том ложном фундаменте.

– Слушай, – мягко говорит он. – Ты прости меня за тот вечер.

Хелен молчит, гадая, за что именно он извиняется.

Он отстраняется от ее плеча и откидывается на подушку.

– Ну, за тот наезд, – продолжает он, словно прочитав ее мысли. – Насчет крови, и вообще. И про наш брак я тоже ерунду сказал. Поддался эмоциям и вообще не то имел в виду.

Она вдруг как будто впервые видит и слушает его. Он ведь все еще красив, думает Хелен. Это не та опасная красота, которой обладал его брат, но на него очень приятно смотреть.

От этого ей становится грустно. Сколько же прошло дней, недель, месяцев, лет, в течение которых она обделяла его вниманием, хотя они и жили одной жизнью. Ей печально еще и оттого, что она не знает, как вести себя дальше, если у них появится шанс начать все сначала, без лжи и тайн.

– Нет, – отзывается она, – ты многое сказал правильно. Особенно о том, что мы часто… как бы играли роли.

Она вспоминает о лежащей на прикроватной тумбочке книге. Той самой, для книжного клуба. Она еще не дочитала, но собирается: надо же узнать, чем закончилась та история мужчины и женщины. Признается ли он, что ее любимых воробьев с фермы убил он сам, отчего у нее случился нервный срыв? А если признается – простит ли она его за то, что вокруг нее больше не слышно щебетания птиц?

Ее удивляет способность Питера прощать. Сможет ли он смириться со всем пережитым, как в свое время смирился со способностью Уилла всегда получать желаемое, или за прошедшие годы накопилось слишком много лжи? И сможет ли он выдержать правду о Роуэне?

– Что ж, – соглашается он. – Мне кажется, каждый в какой-то степени играет роль, разве нет?

Он улыбается, и у нее чуть не разрывается сердце от осознания, что надо или довести начатый диалог до конца, или убедительно сменить тему.

– Питер, я должна тебе кое о чем рассказать, – говорит Хелен, и у нее от напряжения сводит все тело. – Это касается событий прошлого, но связано с нашей нынешней жизнью. Это про меня, про Уилла, вообще про нас. Про всех нас.

Она замечает, как он мелко-мелко моргает, словно ему что-то вспомнилось или подтвердились какие-то сомнения. Он смотрит на нее с каким-то особым сокровенным доверием, и у нее в памяти всплывают слова Уилла: Пит такой сноб в плане крови. Неужели он все понял тогда, в их первую брачную ночь?

Хелен становится дурно от одной мысли, что он сейчас сопоставил факты и сделал выводы – или что эти выводы были сделаны гораздо раньше и Питер с ними так и живет.

– Хелен, меня только одна вещь волнует. Только одна, но мне всегда было важно ее знать.

– Какая?

– Я понимаю, что это звучит по-детски, но я очень хочу знать, любишь ли ты меня. Очень хочу.

– Да. Я люблю тебя.

Как же легко это произнести, хотя раньше это всегда давалось с трудом, не получалось убедительно – с той самой ночи ее обращения. А теперь это так же просто, как снять перчатку.

– Я люблю тебя. Я хочу состариться вместе с тобой. Я хочу этого больше всего на свете. Но Питер, мне правда стоит тебе все рассказать.

Ее муж смотрит на нее нежно и растерянно, как будто именно она не понимает, что не так.

– Слушай, Хелен, – говорит он. – Большинство людей даже не верит в наше существование. Мы для них – миф. Правда в том, во что они хотят верить. Точно тебе говорю, я же на работе постоянно с этим сталкиваюсь. Люди выбирают один факт и игнорируют остальные. Я понимаю, что во мне сейчас, видимо, говорит выпитая кровь, но я хочу верить в нас. В нас с тобой. Как в двоих людей, которые друг друга любят и всегда любили, несмотря ни на что, и которым ничего не мешало и не могло помешать в их любви. Возможно, я тоже выбираю себе миф, но если сильно верить в мифы, они становятся реальностью. А я в нас верю, Хелен. Всей душой, – он вдруг теряет всю серьезность и улыбается ей старой доброй фирменной улыбкой. Той порочной улыбкой Рэдли, в которую она когда-то влюбилась. – И ты чертовски сексуальна, между прочим.

Это точно из-за выпитой крови, думает Хелен, но прямо сейчас ей тоже хочется верить, что они станут такими как раньше. Только убивать не будут. А спустя несколько часов они оба лежат в темноте, счастливые, думая, что вторая половина спит, и потом вдруг обнимаются и целуются в едином порыве, и их зубы вытягиваются, легко и естественно, как во сне. И они не задумываясь наслаждаются вкусом крови друг друга.

Хелен, как и Питеру, кажется, что они никогда прежде не познавали этот вкус. Они не пили друг друга так, как сейчас, без страхов и сомнений. Это так прекрасно, так тепло – как возвращение домой, в такое место, о котором они всегда помнили, но которое никогда не чувствовали. И когда первые легкие лучи света пробиваются сквозь шторы в их спальне, они лишь глубже зарываются в темноту одеяла, и Хелен ни на секунду не задумывается