Фонарщица - Кристал Джей Белл

– Послушайте, Гидеон. Я этого не потерплю. – Генри устремляется вперед, протягивая мне свою лопату. Его голос становится глубже, размеренней. – Нам с вами нужно многое обсудить, и мне надо позвать кого-нибудь, помочь убрать эти тела. Вам нужно пройти со мной.

– Боюсь, что этому не бывать, констебль.

Туман сгущается, напряжение между нами становится осязаемым. Генри достает свою дубинку и надевает кожаную петлю на запястье. Мое сердце бешено колотится, и он делает знак Гидеону.

– Ну-ка, живо. Давай не будем усложнять ситуацию.

– Я не хочу причинять вам вред, Генри. – Тон Гидеона пугающе апатичный. – Но тела, как вы видите, не так-то легко перенести. Мы уже взяли их в оборот, и потому в ваших же интересах, чтобы это дело осталось между нами. Если вы с этим согласны, я могу гарантировать, что вы ни в чем не будете нуждаться.

И снова это «мы».

– Я не одобряю взяток.

– Простая констатация факта – не взятка. – У него хватает наглости пожать плечами. – Если же вы не примете мое предложение, вам придется умереть так же, как умер отец Темперанс.

Небрежность, с которой он говорит о смерти Па, заставляет меня стиснуть зубы. Хоть я уже и успела узнать правду, мне ничуть не легче слышать это от него, но я не хочу, чтобы он видел мою боль. Хмурый взгляд Гидеона только провоцирует меня. Он не ожидал, что я знаю о Па.

Туман полностью окутал прогалину, размыв все детали. Мы трое стоим, словно призраки во сне. Гидеон заправляет за ухо прядь волос, выбившуюся из-под кожаного ремешка.

– Ее отец по глупости решил обратиться к властям, зная, что на кону жизнь его семьи. Это было эгоистичное решение, способствовавшее очистке его совести, зато приведшее…

– Откуда ты узнал? – перебиваю я его, не желая слушать, как он порочит имя Па. – Откуда узнал, что он решил обратиться к властям?

Гидеон, должно быть, выяснил это от кого-то. Так кому же Па рассказал? Если Гидеона так и не арестовали, значит, тот человек тоже мертв. Не лежит ли он под одним из этих холмиков? Я кошусь на Генри, не отрывающего взгляда от Гидеона. Генри реагировал на мой рассказ совершенно естественно. Это был не он. И я сомневаюсь, чтобы Па пошел к Мэтью прежде, чем к Генри.

Гидеон склоняет голову, его губы кривятся в усмешке.

– От мамы твоей, разумеется.

Я вижу, как шевелятся его губы, но слова доносятся издалека. Как будто он говорит с корабля, а я стою на берегу. Когда они наконец долетают до меня, то обрушиваются нескончаемой какофонией потрясения и предательства.

Мама. Это была мама. Я так удивилась ее признанию насчет Па, что даже не подумала спросить, откуда она это знает. Теперь я вижу, как Па строит планы поговорить с Генри. Возможно, обратиться в совет. Только сначала он пошел к маме. Рассказал ей все как на духу. Между ними не было секретов. Он бы предупредил ее о том, что может случиться. Пытаясь обезопасить нас. В точности как пыталась и я. А она взяла и выдала Па Гидеону.

Он усмехается:

– Манипулировать людьми не составляет нам труда.

Слезы беспрепятственно катятся у меня по щекам, пока мой разум пытается постичь услышанное.

– Она любила Па. Она бы не смогла с этим жить.

И тут меня осеняет. Да разве это жизнь?

– Поразительно, на что только не пойдет человек, чтобы защитить своих любимых. Я ясно дал понять твоей матери, что, если твой отец кому-нибудь расскажет, я так отыграюсь на ее дочерях, что их убийство стало бы актом милосердия.

Я вспоминаю то утро, когда нашли тело Па, и пытаюсь уловить некое напряжение в воздухе, некое непреодолимое чувство маминой отчужденности. Она, должно быть, знала, что Па не вернется. Но пытаться вспомнить что-то, кроме того момента, когда я увидела Па висящим на фонаре, – все равно что пытаться найти один конкретный камешек на дне реки. Невозможно.

Гидеон мог бы закопать Па в своей роще, как того же Леонарда и других, чтобы мама могла лишь гадать, что случилось. Но нет, он оставил тело Па на виду у всех. Чтобы они увидели в этом самоубийство. А мама? Предупреждение. Так же, как Бенджамин стал предупреждением мне.

У меня горит рука, там, где она сжимала ее. Мама пыталась предупредить меня. По-своему. Лучше бы она сказала мне словами. Как я должна была сказать Джози, Пру, Генри и всем о том, что случилось в ту ночь, когда я поцеловала Гидеона. И использовать все дальнейшие возможности. Я не могу винить маму за то, что она пыталась защитить семью единственным способом, какой смогла придумать, и все это в одиночку. Потому что я сама поступала так же. У нас больше общего, чем я могла подумать.

Гидеон поворачивается к Генри, качая головой.

– Что скажете, Генри? Могу я рассчитывать на ваше благоразумие?

Туман кружится и клубится. Деревья скрипят. Я чувствую кислую гниль, ползущую из могилы Леонарда. Я безотрывно смотрю на Гидеона, но тела, погребенные вокруг, взывают ко мне, как пчелиное жужжание, от которого дрожит воздух. Гидеон убивал раз за разом. Доказательства повсюду. Разве могут два человека остановить его, если до сих пор никому это не удавалось?

Что-то скользит по моему ботинку. Тычется мне в лодыжку. Я поворачиваюсь, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь туман, но без толку. Что-то здесь не так. Мы в опасности.

– Генри? – шепчу я.

Он встряхивает головой, отмахиваясь от меня, и подходит к Гидеону.

– А теперь, Гидеон, думаю, будет лучше…

Генри взмахивает дубинкой. Раздается свист. Гидеон успевает броситься вперед, под удар дубинки. Он ее перехватывает – ХОП, – и эхо разносится по поляне, растворяясь в тумане. Я вздрагиваю и роняю обе лопаты. Генри бьет Гидеона кулаком слева в почку. Гидеон кряхтит, морщась от боли. Это происходит так быстро, что я едва успеваю выдохнуть.

Генри намного крупнее противника, но удар не останавливает Гидеона, и он всем корпусом врезается в Генри. Они шумно валятся на землю. Туман откатывает от них, обнажая землю, покрытую корнями деревьев, которых только что там не было. Я стою в изумлении как вкопанная, пока Гидеон борется с Генри. Петля дубинки все еще обхватывает запястье констебля, но сама дубинка в руках Гидеона. Он ухватил ее за концы и давит Генри на шею. Оседлав его, он наваливается на дубинку всем своим весом.

Генри кряхтит, брыкаясь под ним и отпихивая дубинку. В отчаянии он дрыгает ногами, разбрасывая в тумане комья земли. Хрип переходит в