Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

– Деда, а ты чего такой грустный?

– Да рябинка у меня никак не приживется, Максимушка. То засохнет, то сгниет – уж сколько лет мучаюсь, а все никак. – Дедок удрученно вздохнул, принялся убирать со стола.

Максим округлил глаза:

– Варенья хочу! Рябинового!

– А ну кышкизна отсюдова! – засмеялся дедок и вытолкал мальчонку за дверь.

Тот, весело гогоча, размахивал во все стороны руками и ногами, но по-настоящему не сопротивлялся, сам знал, что домой пора. Соскочив с крылечка, обернулся:

– Деда, а зачем тебе рябинка-то?

– Ух ты тюх ты! А я не сказал? Запамятовал, верно… От палэсмуртов она помогает… защищает, понимаешь? Они за ней ничего, окромя леса, не видят. Ты лучше завтра после уроков к нам в окно постучи, я чегось тебе покажу, – сказал он и скрылся в глубине дома.

Глава 45

Семь. Хозяйка Горячего

Семь отшатнулась. Ноги стали ватными, дыхание сперло, а цельная картина мира в голове разлетелась мозаикой, чтобы собраться во что-то новое, удручающе страшное.

Верховенцы действительно «дышат» радостью ниженцев. Но как? Почему? Так было всегда? Маски выдавали всем ниженцам с самого младенчества. Так может ли быть, что серая угрюмость, въевшаяся в стены и небо мрачной городской машины, выступающая гнойными нарывами на телах вечно несчастных жителей, это не естественный ее атрибут, а приобретенный дефект?

Жизнь потекла вперед быстро, как будто кто-то нажал на ускорение на пульте управления. Семь едва ли помнила, как, пылая от страшной смеси чувств, выхватила ключ-карту из кармана зазевавшегося ученого у кофемашины и каким-то чудом проскочила на второй этаж, прячась за спинами сотрудников лабораторий. Она действовала машинально, не вполне осознавая, что делает. Единственное нормальное, что поддавалось осмыслению, – это то, что Горячего надо было спасать. А значит, отложить подожженный динамит новоосознанной реальности под вакуумный безвременный колпак и просто тупо идти на второй этаж, через бурелом напрямки к цели.

Преграда ждала еще на лестнице. Совершенно очевидно, что детям в научных лабораториях делать нечего. Когда люди в белых халатах остановили Семь и озвучили этот вполне очевидный факт, она лучезарно улыбнулась, подражая жителям Верхнего града, и легко возразила, что она не какой-то ребенок: она ребенок, у которого в лаборатории работает отец. Мифический отец, обозначенный многозначительным уверенным тоном, одним своим существованием успокоил сотрудников Башни. Они сразу расслабились, заулыбались, а Семь, не по-настоящему улыбаясь в ответ, продолжила идти. Улыбка оставалась на ее лице как приклеенная. К счастью, это спасло ее от излишнего внимания. Либо это, либо то, что лаборатория, как гнездо стрижей, тревожно кричала, хлопая крыльями, и потому не обратила на кукушонка никакого внимания.

– Вы слышали? Кто-то из ниженцев снял маску!

– Как! Как снял?! Сначала огненная оболочка, теперь это?

– Что теперь делать с эйфористическим балансом?

– Код сто один, подключите дополнительные мощности…

Не пригибаясь, не прижимаясь к стене, Семь смело поднималась наверх. Лестница, дырчатая и железная, кончилась площадкой, такой же дырчатой и железной. Но еще на подходе к площадке открывался вид на нечто совершенно потрясающее и пугающее одновременно. Огромный огненный вихрь, беснующийся за прозрачной цилиндрической стеной, был той самой силой, что питалась силой подземного газа. Пораженная Семь остановилась, и отблески огня отразились в ее широко распахнутых глазах.

Ради этого работают люди на шахтах? Эта сила питает Верхний город?

Но почему же Нижний не может жить так же, если у него тоже есть своя Башня? Почему люди живут в холоде и злости, если у них есть все то же, что и у других?

– Маски, – пробормотала Семь вслух, поежившись.

Их заставили верить, что огонь принесет смерть. Их заставили отдать свой внутренний огонь.

Горячий закопошился в капюшоне и вздохнул. Высунул нос, будто чувствуя, что рядом колыбель, но Семь прикрыла друга:

– Сейчас. – Семь отступила к стене, давая взрослым возможность бегать и суетиться.

Безумная и страшная красота, ослепляющая своей силой и светом, почти отвлекла ее от главного. Да, она пробралась внутрь, но что теперь? Кто может ей помочь?

– Послушайте, но это ведь находка! – В гомоне голосов раздался чей-то бойкий, настойчивый голос, и Семь разглядела, как, прорезая хаотичное море из белых халатов, по железной площадке идут двое, тоже в белом, но белом каком-то другом: более светлом, даже светящемся из-за отблесков огня, в то время как все другие казались серыми и неважными. – Эссенция радости, заключенная в таблетку! Или даже лучше – порошкообразная, в пакетиках! – Молодой человек приятной наружности размахивал руками и бурлил идеями, резко контрастируя со сгорбленным мужчиной, у которого были мешки под глазами. – Пепел от живительного огня отлично фасуется и растворяется в воде, так почему не поставить все на конвейерное производство, Павел Сергеевич?

«Павел Сергеевич». Семь пробила странная дрожь, на уровне подсознания. Это имя ей было знакомо. Но откуда?

– Потому что это ненастоящая радость! – отчеканил он, обрывая молодого человека. – Это подделка, вы понимаете? Как ученый, я хочу подарить людям настоящую радость, а не… ваши вот эти пилюльки.

– А что тогда дарить? Живую, так сказать, огненную оболочку?

– Не смейте высмеивать мою разработку! – Ученый даже остановился, и его глаза заполыхали от гнева. – Моя живая огненная оболочка – это не ваши пакетики!

Сотрудник поднял руки:

– Я и не думал высмеивать, Павел Сергеевич. Да просто убежала она, эта ваша разработка. А пепел мы всегда можем новый сделать, и без особых затрат. Что такого, даже если это, как вы выразились, подделка? Зато представьте: мы сможем поменять общество! Все общество! И никому не придется больше ходить в Башню как за зарплатой; прошлый мир умер как раз из-за зарплат, из-за капиталистического деспотизма. Но у нас все будут теперь счастливы когда захотят и в какой захотят дозе…

– Василий, вас за такое, голубчик, в тюрьму отправят. Попридержите-ка смелые мысли при себе. – Ученый остановился, разочарованно и устало глядя в сияющие глаза напротив. – Радость нужно пробуждать изнутри, а не давать снаружи. Моя разработка способна как раз на это.

Он пошел дальше, а молодой человек остался стоять на месте.

– Я придумаю еще что-нибудь! – крикнул он вслед ученому. – Я не сдамся!

Семь, прилипнув к круглой стене Башни, во все глаза смотрела вслед уходящей сгорбленной спине в белом халате. Она вспомнила его, этого Павла Сергеевича. Словно высеченное из камня лицо, жесткий голос, уставший взгляд, строгая женщина рядом и девочка…

Он приходил ей в видениях!

«В воспоминаниях?» – как-то боязливо пискнуло сознание, но Семь задвинула эту мысль