Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

дарят иллюзию безопасности, какую-то нерушимую уверенность в ней, приносят долгожданный покой и манят не задремать, забыться тревожной хмарью, а заснуть по-настоящему. Эля слышит шаги, размеренные, уверенные, спокойные, и думает о том, как она благодарна Богу за то, что у нее есть хозяин и друг; улыбается, шепчет «я люблю тебя» и, уверенная, что слышит ответ, засыпает.

Глава 42

Эльда. Страсти у бассейна. Сталкер, кофе и любовь

Эля открыла тяжеленную дверь и передернулась от приветственного скрежета удерживающих ее тугих пружин, резанувшего по ушам. В пространстве витал привычный запах детского сада: доносящиеся с кухни ароматы молочного супа с мучнистой кашей, некогда бывшей макаронами, и сладковатым запахом компота из сухофруктов. Девушка задержала дыхание и прошмыгнула к лестнице на второй этаж, стремясь к спасительной комнате для занятий, избавленной от докучливого душка.

На дворе расцветал май, заливались птицы, неумолимо подкрадывалось благоухающее-терпкое-щедрое-сладкое лето. Начался сезон отпусков, родители забирали своих чад на недельку-другую пораньше. Эля удовлетворенно прикидывала: на кружок в лучшем случае придут двое или трое, отработать последний раз – и свобода! Она не спеша шла по узкому разноцветному коридору, рассматривая иероглифы детского творчества, мысли уносились к блаженному послесадиковскому остатку дня, когда грохнула дверь и по лабиринтам госучреждения разнесся детский плач. Эля вышла на лестничную клетку, под громадой истершихся ступеней мелькнула знакомая огненная головка.

– Что такое? Где пожар? – Юная учительница подбежала к девочке, присела на скамеечку возле нее, участливо погладила по коленке и сквозь захлебывающиеся рыдания разобрала глубокомысленное: «Весь мир против меня, даже мама!»

Снова хлопнула дверь. Пропуская вперед себя двухлетнего малыша, возникла красивая женщина с усталыми глазами.

– Солнышко, ну пойдем домой, пожалуйста. Ну не можем мы прямо сейчас взять котенка.

Девочка согнулась пополам, рыдая.

Женщина – судя по всему мама – тоже заплакала:

– Ну пожалуйста, нас же папа ждет! Хочешь, я тебя на руках понесу?

– Я хочу! – Кудрявый, огненный, как и сестра, малыш со шкодной гримаской на пухлом с ямочками на щеках личике выжидающе поглядывал на маму. Женщина и девочка рассмеялись. Эля, все это время не знавшая, куда себя деть, тоже улыбнулась и неожиданно для себя самой предложила:

– А давайте я ее с собой возьму, поиграет с другими детками, развеется?

Женщина неуверенно посмотрела:

– А так можно?

– Конечно, можно! Идем! Давай руку! Нам еще за другими ребятами зайти надо. Как думаешь, много нас сегодня будет?

Девочка, все еще всхлипывая и судорожно вздымая плечики, согласилась, взяла за руку, пошла, завертела по сторонам головой и расслабилась:

– А куда мы идем? А зачем мы идем? А за кем мы идем? А я их знаю? А вы нас познакомите? А что мы будем делать? А зачем мы это будем делать? А у вас карандаши цветные есть? А бумага? А я вам картину нарисую! А мы уже пришли? А когда мы придем? Сейчас? Нет? А почему? А мы надолго? А это на сколько? А у меня еще старший брат есть! А мы будем танцевать?..

Эля шла заученным маршрутом, глядела в потолок и думала о том, что этот день – последний день – никто и ничто не в силах испортить.

* * *

Занятие закончилось, ребята разошлись по группам. Огненная девочка дорисовывала свою картину. Древний человек выгуливал древнюю лошадь, придерживая ее за тоненькую бусиновую ниточку, обвитую вокруг могучей шеи и путающуюся в роскошной золотисто-алой в лучах закатного солнца гриве. В пещере на заднем плане уютно расположился холодильник с мороженым. В реке, перерезавшей рисунок пополам, резвились озорные рыбки. По другую сторону реки раскинулся лес, состоящий из трех сосен, кудрявой березы, двух яблонь с яблочками размером с хороший булыжник и дубового пенька. Над рекой висели две палочки-удочки. Рыба воспринимала неминуемое с отрешенностью буддийских монахов, по собственной инициативе прыгала на палочки и своим ходом отправлялась устраиваться среди бесчисленных упаковок сливочного пломбира и эскимо.

– Повесьте, пожалуйста, у себя на кухне.

– Лучше в комнате, над рабочим столом, я там больше времени провожу. Идет?

– Идет! Вы знаете, я его сниму, а то мне животик больно. – Девочка вытянула тканевый ремешок из платья. Она попыталась засунуть длинную неудобную тряпочку в карман, но та никак не поддавалась, и девочка намотала ее на руку.

Учительница с ученицей вышли из кабинета. За девочкой пришел папа, такой же рыжий и кудрявый, как дети, мамы нигде видно не было.

«Так вот в кого она», – улыбнулась про себя Эля.

– Здравствуйте! А вот и дочка.

– Здравствуйте! Все хорошо у нас?

– Замечательно!

– Папа! Папа! – Огненный ураган весело защебетал, размахивая ремешком во все стороны, и потянул отца за палец. Глава новознакомого семейства виновато улыбнулся, кивнул и тихонько пошел по дорожке.

Эля стояла и смотрела им вслед. Она смотрела и не понимала, не могла осознать. Так не бывает. Этот маленький человек довел маму до слез, разозлил отца, заставил всех ждать его чуть ли не час, менять свои планы, возиться с уставшим малышом, развлекая его, вместо того чтобы пойти домой. Эта девочка, она же… Но вот она шагает вприпрыжку, гордо держа папу за руку, размахивает своим ремешком и… не боится, даже предположить не может, что он предназначается не только лишь для платья, но…

По щекам Эли ручейками струились слезы. Она стояла, смотрела вслед уходящей парочке и счастливо улыбалась: эта девочка не знает, она ни-че-го не знает.

Захлопнулась калитка с железными прутьями, Эля вдохнула до боли от распирающего грудь весенне-летнего воздуха, облегченно выдохнула и зашагала к городскому бассейну: сегодня она заслужила хороший отдых.

* * *

Дедок в плавательной шапочке и пушистом халате весело размахивал выцветшей, когда-то синей авоськой, из нее во все стороны торчали ветки березового веника; на плече знаменем трепыхалось белое, чуть с желтизной вафельное полотенце, царственным очельем[37] служила дедкова гордость – самодельные прорезиненные очки. Если уж топиться, то только в городском бассейне. Для такого дела даже кругленькой суммы, выложенной за абонемент, совершенно не жаль. Ну уж нет, он не такой дурак, чтобы воспользоваться правом сознательно отказаться от жизни у себя в доме или в дремучем лесочке, подбиравшемся к околице. Пока его хватятся, пока найдут, за ним уже тридцать три раза успеют прийти те, другие, а этого никак нельзя допустить. Главное, чтобы откачать не успели.

С этими мыслями босоногий дедок дошлепал до заветного здания, распахнул дверь и шагнул навстречу судьбе.

* * *

В комнате перед мутным поцарапанным зеркалом стояло наваждение, нагое и