Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

– Не разувайтесь.

Мы усаживаемся на холодной веранде.

– А где ваша жена?.. – спрашивает Артем.

– По делам отправилась, а у меня сегодня выходной.

Он притаскивает из комнаты фотоальбом, где на фотографиях, сделанных во второй половине девяностых, мы видим темноволосую девочку. На многих из них она со своим любимым попугаем. «Неразлейвода были, – вздыхает Юрий, переворачивая страницу, и мы обнаруживаем Марину за фортепиано. – Вот, думали, что и до консерватории дойдет. Пальцы длиннющие», – комментирует он следующее фото и смотрит на свою руку, лежащую так, как если бы на ней сейчас лежала рука дочери.

Готовый выслушать все в поисках зацепок, я достаю блокнот.

– Девяносто седьмой, – пробую эти слова на вкус, будто они сами могут что-то сказать.

Юрий глядит в упор.

– Кого только ни обошли, так и не поняли ничего. Видели ее в последний раз в Завьяловске, у кинотеатра. В последнее время заладила: хочу на вечерний сеанс, и все тут. А я говорю: «Как ты потом будешь возвращаться в ночи?»

– Вечерний сеанс, значит… А куда возвращаться – сюда?

– Ой, да куда там! За «Октябрем» мать Ольги жила, там же была и музыкалка.

– Знаю, – говорю я.

Он смотрит уже удивленно.

– Да время-то какое было, ты тогда еще пешком под стол ходил. А ты… – Он глядит на Артема.

– Мне восемнадцать было. За год до того мама пропала.

– Тогда говорили, что возле Завьяловска маньяк кружит. Мы с Ольгой думали, что так оно и есть, ведь и скелет был.

– Какой скелет? – берусь я за ручку.

– В девяносто девятом нашли. Скелет женский. По приметам точно не Маринки.

Вывожу на бумаге две девятки – этот год связан в моей памяти только с одним: с тем годом, ради которого я тут.

– Еще что вы про это помните?

– Да ничего и не помню больше. Газеты где-то старые лежали, найти бы.

Я киваю, и Юрий скрывается за дверью. Мы сидим в тишине, густой, как студень, которым здесь почему-то пахнет, до тех пор, пока за окном не раздается скрип калитки и недовольный вздох. Дверь отворяется.

– Юра!

Та самая рожа кирпичом.

– Оля… Газеты здесь были, – он шуршит где-то за стеной, – не видела?

– Видела и все повыбрасывала уж весной, – отвечает она. – Тебе-то они зачем?

А потом смотрит на нашу обувь и недовольно цыкает.

Юрий продолжает извиняться, мы снова жмем руки и вскоре возвращаемся в Завьяловск.

* * *

Мы опять в библиотеке, и я чувствую себя вором. Зашел туда, куда заходить не нужно, и увидел там то, что было предназначено не для моих глаз. Артем же смотрит на газетный лист, потом отводит взгляд в сторону вниз, а затем снова смотрит. Потому что не может иначе. И потому что на него в ответ смотрит он сам тридцатилетней давности, с мелкой расплывчатой фотки, вытащенной из складного кулона-сердца его матери. Фотка эта опубликована в заметке в самом углу на последней странице газеты «Знамя» – она выходила до начала нулевых, пока не появился «Наблюдатель». Как раз октябрь девяносто девятого, когда исчез дед, мы не смогли прочесать из-за того, что психанула библиотекарь.

Ее старая коллега – у нее я обычно и брал ключи – позвонила, когда я уж был готов отправить Артема домой. И вот теперь мы сидим с ним и смотрим на эту заметку, понимая, что теперь он все равно уедет.

Ведь он нашел то, что приехал найти, и искать ему больше нечего. Спрашивать у него обо всем этом тоже нет смысла.

Артем потирает пальцами пожелтевшую бумагу, где буквы складываются в слова, которые двадцать пять лет назад предназначались ему и его семье.

«В глубине парка за старым кинотеатром „Октябрь“ найден скелет женщины приблизительно сорока лет. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Рост около ста шестидесяти пяти сантиметров, остались пучки русых волос. Описать одежду не представляется возможным, однако сохранились металлические пуговицы. При себе имела складной кулон в виде сердца с вложенными внутрь двумя фото мальчика и девочки, вероятно детей. Фото прилагаем. Тех, кто знаком с их родственниками, просим позвонить в редакцию».

– Это твоя сестра? – все-таки спрашиваю я, глядя на фото.

Артем молчит. Сглатывает, поднимает голову кверху, будто бы что-то видя, и становится заметно, как у него подрагивает желвак. Потом он делает резкий, шумный выдох – и вырывает кусок страницы, хотя мог бы ее сфотографировать. Что ж, он в своем праве.

В отличие от меня. Может, была бы еще какая-то информация, я нашел бы и других? Или тела их точно так же когда-то лежали в земле, а в Завьяловске и вправду был маньяк, в которого так верила моя мать? Даже если это так, то теперь эти тела уже истлели, пусть и не все. И даже если не все – то я их никогда не найду.

Может, и зря я тогда отмел мысль о том, что все это бред.

* * *

На абонементном столе бардак: всякие документы, чьи-то формуляры, каталог «Орифлейма», кружка с застарелым чайным налетом и яблоки в пластиковой корзинке. Я делаю вид, что не вижу всего этого, и, похоже, в последний раз отдаю ключи пожилой женщине-библиотекарю, чувствуя морщинки на ее шероховатой ладони. Из дальнего угла читального зала та, психанув, смотрит на меня как на врага народа – отвечаю ей бесстрастным выражением лица.

Артем достает из сумки теперь уже коробку конфет и кладет ее на абонементный стол, из-за чего я не могу сдержаться и хмыкаю: он и в запоздалом горе услужлив. Зато он получил свое, и ему хотя бы есть что пережить.

– Спасибо, что позвонили и провели нас, – с падающей интонацией говорит Артем. – И прощайте.

Морщинки в уголках глаз библиотекаря разглаживаются.

– Как, нашли все, что искали?

– Нашел. – Он кладет руку на карман, где лежит тот самый клочок газетной бумаги.

– А вы? – Библиотекарь переводит взгляд на меня.

– Теперь хотя бы знаю все… имена.

Хотя деда в газетах так никто и не упомянул.

– Приходите еще.

Я больше не приду и потому усмехаюсь.

– Вы будете яблоки? – вдруг предлагает пожилая библиотекарь, подвигая к нам корзинку. – Мытые, не бойтесь. Нам их несут столько, что хоть в банки закатывай. Я только начинала тут работать, ходил один мужчина, как-то раз целое ведро притащил.

Артем мотает головой. Я протягиваю руку и касаюсь пальцами твердого зеленого бока яблока – да, это. Такое же, как с той яблони у избушки-говорушки,