Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

И мы поднимались по белоснежной мраморной лестнице навстречу свету.

* * *

Тень Велимира скользила по поляне, разглядывая растения. Они вырастали изо мха и распускались прекрасными цветами алого цвета, напоминающими лотосы. В самом центре бутонов лежали светящиеся коконы с человеческими эмбрионами внутри.

«Как это?»

Лицо из корней деревьев и камней на стене лабиринта отвечало:

«Это души погибших в лапах лукавого. Они не могут существовать уже в мире. Тела их давно истлели. Им нужен покой, и мы будем охранять их. Корни наши растут, разрушая барьеры между мирами. Узники, что еще живы, уходят в реальность, их довольно просто разбудить. Наша же задача спасти и приютить немощных».

«Как их много. Они все жертвы кинотеатра „Октябрь“?»

«Нет, зло многолико, и всякий жаждущий сможет получить помощь и приют тут».

«Что с ними будет?»

«Пройдет время, и, когда все раны заживут, они вылупятся и полетят на свободу. Мы в лабиринте, но за ним есть безграничный мир. Он будет ждать их. Они будут счастливы».

Лицо смотрело на поляну, полную цветов, и во взгляде читалось сострадание.

«А мы? Когда улетит последняя душа, что будет с нами?»

«Мир так необъятен, что и десять миллиардов лет спустя поток страждущих не иссякнет».

«Значит, мы обречены».

На это лицо ничего не ответило.

«Один человек, – говорило оно, – был книгой. В одном королевстве его выбрали спутником посла. Всю историю они вытатуировали на коже его тела. Так и ездил он, показывая дворам соседских стран достижения своего народа, события, имена. Спустя некоторое время брат короля после переворота занял трон. Некоторый кусок текста велено было изъять по цензурным соображениям. Кусок кожи бедра и часть мышц были вырезаны. Потом произошел еще один переворот. Была отрезана левая кисть. Короли менялись как перчатки, такое бывает, а от книги не осталось и живого места. Из жалости калеку удавили в конце концов. Отмыться от истории и остаться самим собой – пожалуй, одна из невыполнимых задач».

Тень Велимира бесшумно опустилась на мягкий ковер мха и свернулась в позу эмбриона.

«И ты поспи, друг, здесь и тебе найдется утешение».

Он засыпал и слышал шепоты грезящих душ. Они рассказывали о своих страхах, надеждах, жизнях.

Глава 39

Максим. Кто у тебя внутри?

– И чего, сколько их?

– Шесть. Твоя мать в девяносто шестом, Марина Кулагина в девяносто седьмом, дед в девяносто девятом, Кирик в две тысячи седьмом, сирота с собакой в две тысячи двенадцатом и Стас в две тысячи пятнадцатом.

– Ясно то, что ничего неясно, – усмехается Артем.

– Да, – говорю я и оглядываюсь. – А девяносто девятый-то где? Мало ли что там кроется, дед как раз тогда пропал.

– Да вроде все прошли. – Он разводит руками.

Я молча встаю и иду в читальный зал, и Артем плетется за мной, хотя ключи сегодня брал он. За абонементным столом никого нет, но тем и лучше. Я обхожу его по кругу и сую нос к монитору компьютера. Это же отлично – там открыта база данных читателей, по виду доисторическая такая программа. Артем смотрит недоуменно и совсем не понимает, в чем тут дело, а я наугад нажимаю несколько кнопок и наконец нахожу поиск. Всяко проще и быстрее, чем копаться в карточках. И наверняка ведь Кулагиных у нас не так много, да и почему бы им в таком возрасте не ходить в завьяловскую библиотеку?

Кто-то с трудом открывает набухшую дверь, и я вижу у стола девицу. Стоит руки в боки и пожевывает жвачку.

– И это вы считаете нормальным?

Похоже, она все-таки библиотекарь. Я видел ее раньше, но только одновременно с другими, а одну ее тут не оставляли – неопытная, видно. Та была возраста уже явно пенсионного, а эта, похоже, только-только вылупилась из вуза или где их там учат. Та в любую погоду сидела в серой шали, которая для меня сама по себе стала символом библиотеки, а эта вырядилась так, будто тут хочет кого-нибудь найти.

И я даже не знаю, что ответить. Просто смотрю на нее. А она на меня. И Артем – на меня тоже.

– Уйдите. – Ее голос дрожит.

Я выхожу из-за стола и делаю вид, что ничего не произошло. Артем тихо говорит:

– Подождите… Мы работаем со старыми газе… то есть с периодикой, раз вы ее по счастью сохранили. Я ищу любую информацию о своей маме… – Чем дальше мы двигаемся, тем меньше он уверен в своем праве знать и тем сильнее сквозит в его голосе беспомощность.

– И что я должна сделать? То, что вы работали с ними в хранилище, уже большое одолжение Антонины Ивановны.

– Там нет девяносто девятого года. – Я снова возвращаюсь к деду. – Где он лежит?

Библиотекарь молчит.

– Ну позвоните же, если не знаете сами, – бросаю взгляд на часы, – есть же более опытные сотрудники.

Внутри будто прорывает плотину.

– Молодой че-ло-век… – отвечает она, несколько замедляясь, и тут, встречая мой взгляд снова, меняется в лице. Отворачивается к телефону, хватает трубку, криво набирает номер и истерично выдыхает в трубку:

– Митя, быстрей сюда!

На том конце провода мужской голос что-то говорит, я помню – это голос охранника, который каждый раз при заходе в библиотеку говорит: «Здрас-сть».

– Митя, выведи их отсюда. – И бросает трубку.

Что она увидела в моих глазах?

– Мы останемся здесь и просмотрим девяносто девятый, – продолжаю я.

И слышу из-за плеча увещевающее:

– Девушка… девушка…

Оборачиваюсь и вижу еще одно испуганное лицо – Артема. Он шуршит, ища что-то в сумке. Достаю удостоверение, что следовало бы сделать сразу же – зря расслабился и привык к тому, что меня знают. А за дверью слышно, как стучат под ногами охранника ступеньки.

Я открываю удостоверение. Библиотекарь распахивает навстречу ему намокшие ресницы.

По ступенькам стучат все чаще и чаще, а потом уже скрипит паркет в коридоре.

– Что ж, это вопрос времени, – выпаливаю я.

И вот открывается набухшая дверь читального зала. Артем отскакивает в сторону. Я оборачиваюсь, только и видя, как блестит лысина Мити, который хватает меня за плечи и тащит в коридор. Почти у самого лица слышу полушепот:

– Вы у нас здесь больше ходить не будете.

Он подталкивает меня к самой площадке у лестницы, а я пытаюсь опомниться и понять, что же все-таки сделал.

– Я ее и пальцем не тронул…

– Теперь уже точно не тронешь. – Он не выдерживает