Хозяйка сгоревшей усадьбы - Гульнара Черепашка

— Миледи. Вы можете отказаться сотрудничать. Тогда сюда просто явится мой патрон — чтобы вы объяснили лично ему причины своего решения. Мне самому безразлично, как именно вы поступите.

С полминуты Фиона сумрачно изучала непроницаемое лицо Милна. Он больше не пытался скрыть неприязнь.

Да гиены горные с ним! Развернувшись, она распахнула дверь и молча направилась через двор к пристройке. Мстительно заставила сорняки цепляться за его ноги, но он шагал следом, словно и не замечая.

— Так на кой-маркизу вдруг понадобилась моя рунная спираль? — осведомилась Фиона, открывая дверь пристройки. — Он почти седмицу о ней не вспоминал!

— И не вспомнил бы еще столько же, — заверил сосед. — Не такая-то это и редкость! Вот только заговорил мой коллега, придя в себя. Рассказал удивительную вещь: вы обвинили его в связи с братством Великого древа. А это уже интересно! О братстве Великого древа, видите ли, вообще мало кто слышал. У нас — и то обрывочные сведения, больше похожие на слухи. Или даже на бред горячечного больного.

— Так вы допрашивать меня явились?

— Пока что — только побеседовать. Допросы… мой патрон уверяет, что вы — благоразумная особа. И с вами можно сотрудничать. Кто я такой, чтоб сомневаться в словах моего партона…

Но все-таки сомневаешься, — подумалось со злостью.

Говорить Фиона ничего не стала. Что за смысл попусту ругаться? Милн предубежден по отношению к ней с самого начала. А вот маркизу плевать — ему нужны лишь сведения.

Вопрос — какие сведения можно дать. И как их преподнести, чтобы не нажить новых проблем. Потому что Милн — это проблема.

«Маркизу Кесселю ты можешь рассказывать абсолютно всё, без утайки», — шепнула тогда тихонько Агнес.

А к Милну это относится? Хотя — всё, что знает Милн, узнает и Кессель. И наоборот — всё, что маркиз посчитает нужным — он сообщит своему подчиненному. Да и стоит ли нервировать маркиза лишний раз? Если прислал Милна — значит, доверяет ему.

— Там внутри отделка на стенах и полу уцелела, — поведала Фиона, останавливаясь перед дверью. — Я и внимания не обратила, когда в первый раз дверь открыла, — и первая зашла внутрь. — Наверное, всё внутри, под ней.

И застыла, увидев исписанные черным стены.

Чтоб тебя! Чтоб их всех. Призраков, Кесселя с Милном и его соглядатаем, всех! Она начисто забыла про сажу. И про то, что призраки хотели оставить для нее послание. И про то, что так и не заходила сюда. Потому что, вернувшись от Агнес, с головой ушла в свои записи, сделанные внизу.

— И что случилось, чего вы застыли? — Милн бесцеремонно отодвинул ее в сторону.

Фиона смогла только протестующе пискнуть — а он уже зашел в комнату. Остановился на полшага впереди нее, обозревая комнату.

— А это еще что? — осведомился он сдавленно.

Фиона молчала. Что тут скажешь? Исписанные стены и потолок говорили сами за себя. Листы бумаги, разложенные аккуратно на полу, разметало — будто сквозняком. На каждом тоже оказалось что-то написано.

По стенам и потолку тянулись цепочки рун. Это призраки решили облегчить ей задачу — сделали спираль видимой, чтобы не пришлось вскрывать отделку?

Или сделали новую. С новыми свойствами.

— Милн! — окликнула она наконец. — Вы в рунных спиралях разбираетесь? Я понятия не имею — та эта, или новая.

Он обернулся, уставился на нее.

Совершенно нечитаемое выражение на лице! Каменная маска. Впрочем, это успело стать привычным. И взгляд — непроницаемый.

— Прежняя, — Фиона запнулась. — Она позволяла дойти до середины комнаты, и вообще — до любого угла. Но от середины к выходу — не пускала. Видите, растения? Это чтобы найти дорогу к двери. Мне сказали — это пространство так скручено, — она примолкла, ощущая, как нелепо звучат слова.

К ногам Милна подкатился притянутый сквозняком листок, и он поднял его. Расправил аккуратно, чтобы не повредить начертанные сажей строчки. Фиона заглянула ему через плечо — любопытно ведь!

«Они близко к корням».

Линии жирные, неловкие — словно ребенок писал, водя по бумаге пальцем, который обмакнул прямо в сажу. Наверное, так и было.

— К корням Великого древа? — недоуменно переспросила Фиона. Милн перевернул лист.

«Времени всё меньше».

Он обернулся наконец к ней. Взглянул так, словно увидел впервые. И вообще не понял, откуда она здесь появилась.

— Всё-таки великое древо, — проговорил медленно, словно пробуя слова на вкус. — Придется нам всё же побеседовать. Я хотел отложить разговор до конца осмотра. Откуда вам известно о Великом древе? И как много?

Фиона вздохнула. Она-то рассчитывала узнать побольше! Но, видно, вместо этого придется самой рассказывать. Всё, что знает. Досадно!

Подумав, она принялась излагать всё странное, что произошло с памятной ночи, когда впервые осталась в усадьбе. О звучащих в голове словах, о странных снах. И о спуске вниз, о щели в полу между камнями кладки и видении. О том, как отсутствовала дома несколько дней.

Милн слушал, не перебивал. Только хмурился.

— Надо собрать листы, — заключил наконец он, окидывая взглядом комнату.

— Я не знаю, что здесь натворили призраки, — созналась она. — Если снова перекрутили пространство — возможно, я и смогу вывести нас с помощью моего дара.

— Надо переписать всё это со стен, — заявил сосед, вытаскивая из внутреннего кармана записную книжку.

Фиона последовала его примеру. Он метнул в нее испепеляющий взгляд — но промолчал.

И чем вот он недоволен? Она дернула невольно плечом, словно силясь стряхнуть его раздражение, присыпавшее ее пеплом. Она в собственном доме не может срисовать руны со стен? Да пусть хоть изойдет злостью! Она принялась быстро переносить рунные цепочки на бумагу. Кто этих призраков знает — они вдвоем уйдут, а те перемешают руны, или вовсе сотрут их!

Переписав, собрали разбросанные листы бумаги. На удачу — их все прибило к стенке, прилегающей к выходу. Так что пришлось лишь пройти в обе стороны и собрать записки.

Кое-где никаких записей не было, лишь разводы сажи. Не иначе — на них духи практиковались писать неудобной черной пачкающей всё рассыпчатой субстанцией.

* * *

«Нечестивцы тревожат засохшие корни».

«Память не исчезает».

«Она спит — иногда веками».

«Некому помнить былое, следы стерты».

«Разбуженной памяти нужно русло, чтобы течь».

«Помнящие мертвы».

«Страшно просыпаться».

«Безумцы искривляют русло».

«Мертвое не оживает».

«Корни высушены кровью».

«Памяти больно течь по искривленному