Да родится искра - narsyy

Сварт закивал, дважды хлопнул кулаком по груди.

— Раткаровы люди гоняли гиганта две недели и упустили. Такую махину! Ну а я расправлюсь одним ударом!

Манрой треснул по столу, мимо которого вышагивал. Глиняные чашки подпрыгнули, одна соскочила на пол и разлетелась на куски.

— Где Кирлан?! Ко мне его! — заорал Манрой, направляясь к двери, а перед уходом бросил лекарю:

— А ты делай что хочешь, но этот чтоб жив остался. Понял?

— Понял. Как не понять, — пробурчал тот в ответ, а потом, когда все удалились, добавил: — Хренов умник.

— Про какую девку он говорил? — спросил Старкальд.

— Кухарка новая. Ни с того, ни с сего кинулась на него вчера и чуть не прирезала.

Сорнца как громом поразило. В миг в мозгу пролетела буря беспорядочных мыслей. Он вскочил, схватил лекаря за шкирку.

— Кто она?! Имя!

— Ты что, сдурел?! Откуда я знаю?!

Старкальд зарычал, отпихнул его и спрыгнул со стола — в глазах потемнело от боли. Из-за повязки нога почти не сгибалась, но даже малое напряжение мышц отзывалось в ней сотней кинжальных уколов.

Голова закружилась. Старкальд прикрыл глаза и зашипел. Он выскочил из сторожки и заковылял прямиком к дубу, поминая всех богов, каких знал.

— Поздно! — гремел в голове голос.

Стражники провожали Старкальда удивленными взглядами, но, должно быть, вид его был таким отчаянным и страшным, что никто не решился его удержать.

Голое тело чуть раскачивалось от ветра на высоте два саженей. К лунном свету поворачивалось то посеревшее лицо, наполовину скрытое волосами, то иссеченная плетьми спина. Старкальд узнал ее сразу по заметной родинке на икре.

— Поздно!

Сердце его спламенело черной кровью, разум затопила бездонная пустота. Он упал на колени и зарыдал.

Глава 14 - Побег

Снежинки медленно падали из хмурой непроглядной вышины. Казалось, они могут порхать вечно, взмывая от дуновения легкого ветерка и вновь опадая на стылую землю.

Откуда каждая знает, где ее место?

Жердинка провожала их отчужденным взором, полным странного умиротворения. Она будто уверилась, что все худое осталось позади. Будто дала себе слово, что слезы больше никогда не оросят ее щек. Будто вступающая в права зима выстудила и обратила в лед сердце.

Снег это или пепел?

Под утро Искорку окутывала томительная мертвенная тишина, и если бы не редкие огоньки, изредка вспыхивающие подле сторожек, можно было подумать, что всякая жизнь оставила город, и он никогда не проснется. Но лиловое небо прояснялось, и с рассветом пробуждались привычные звуки. К княжьему холму несло отголоски неясных фраз, угрюмую перебранку псов и мерное бренчание колокольцев — где-то запрягли первые сани. Но не веселье чудилось в этом перезвоне, а проводы к посмертью.

Княжна предполагала, что без крови не обойдется, но случившееся на домстолле не пригрезилось бы ей и в самом жутком сне. Она закрывала глаза и снова слышала те крики. Перед ней восставали залитые кровью, искаженные от ужаса и боли лица умирающих, и дрожь пробегала по всему телу. Виделся ей и этот безумный взгляд — свирепая самодовольная улыбка, упивающаяся страданиями и смертью. Именно Крассур оказался тем, кого более всего следовало опасаться.

О Феоре нет никаких известий, Астли мертв, Тильн мертв, Раткар мертв, многие сварты также полегли — и искровцы, и загривчане. Крассур умудрился одним махом разделаться со всеми, кто мог ему помешать. В зал ворвались едва ли не семь дюжин его людей вместо обещанных четырех. Никто и вообразить не мог, что он успел набрать так много. Численный перевес позволил легко сломить всякое сопротивление. Они пощадили лишь тех, кто тут же поклялся Крассуру в верности.

Что теперь будет?

Вопрос этот звенел в ее голове, словно отголосок Погибели.

Отчаяние настолько поглотило ее, что разум отказывался связно мыслить, то и дело возвращая ее к кровавой бойне. Первые часы она билась в истерике и ревела, исторгнув из себя столько слез, что хватило бы наполнить целый пруд. Потом чуть успокоилась и уступила сну, но на утро накатывающий волнами мрак только стал гуще. Реальный мир затмил жестокостью самый дикий кошмар, и сбежать из него было некуда.

В ночи перед домстоллем среди осколков прошлого и будущего Аммии удалось отыскать нечто важное, однако тревоги и волнения так поглотили ее, что воспоминания об этом улетучились, едва она с рассветом открыла глаза.

Старкальд жив. Отчего-то Аммия была убеждена в этом заранее и оказалась права. Она набрела на него в тенях. Во сне он видел ее, как Тряпичник или тот странный человек в склепе. Желала бы она знать, откуда у сорнца такой дар. Все это так непросто.

Ее детские заботы меркли перед тем, с чем столкнулся он сам. Раненый, продрогший, безоружный, очутившийся в самом сердце логова порченых. Она попыталась помочь и указала путь к выходу, но видение растаяло, и Старкальд потонул во мраке. Связывающая их тонкая нить оборвалась, больше ей не удавалось нащупать ее. Должно быть, он погиб.

Впрочем, теперь все это потеряло какой-либо смысл. Нет нужды обличать ложь Раткара, ибо изрубленный труп его уже глодают черви. Взамен появился другой властитель, еще безумнее и свирепее.

На дверь ее вделали с наружной стороны засов. Ее пускали только до отхожего места, и то под присмотром. Аммия жутко боялась, что Крассур распорядится запереть и ставни. Тогда покои ее окончательно превратятся в клетку, и от одиночества она сойдет с ума.

Остывший завтрак приносил один из ее новых стражников — лысый наемник с Белых островов, что едва-едва понимал наречие снегов. Лицо у него было каменное, чуждое всяких эмоций. Одним своим видом он показывал, что с ним шутки плохи.

— Где Кенья? — спросила она у него на второй день.

Тот не ответил, а когда Аммия повторила, коротко гаркнул, не удостоив и взгляда:

— Закрой рот!

Сегодня с прислугой переселился сам Крассур, и Аммии оставалось лишь надеяться, что ее челядь просто прогнали, а не пустили под нож. Властные окрики нового хозяина то и дело гремели за стеной, заставляя ее съеживаться у окна, где она проводила почти весь день.

Город бурлил, будто котелок, под которым ярился жаркий огонь. С улицы временами слышались вопли, ругань и конское ржание. К воротам подходили какие-то люди и что-то настойчиво горланили. Они сбивались в ватаги, выкликали брань,