Хозяйка сгоревшей усадьбы - Гульнара Черепашка

Она съехала по стене без сил. С трудом сдержалась, чтобы не заскулить жалобно. Сколько еще придется сидеть без воды⁈ Сглотнула вязкую слюну. Кое-как поднялась на дрожащие ноги и принялась бесцельно обшаривать камеру.

Ну хоть что-нибудь! Хоть капельку воды.

Фиона прижалась щекой к стене. В камере точно не было сухо или жарко. Прохладно, сыровато. Солнце сюда явно не заглядывало. И пахло плесенью — только она привыкла и перестала обращать внимание. Сырость — это вода. Нужно только собрать ее из влажного воздуха. Как?

Как заставить влагу из воздуха осесть на стену и стечь по ней струйкой воды в ладони? Была бы она магом воды — проделать такой фокус не составило бы труда.

Вот только ее дар — вовсе не управление водой. Да и тот дар, что есть, сейчас не откликается.

А может, ночью здесь выпадет роса? Собрать ее… да хоть собственной одеждой! Только дождаться этой росы. Она выпадает обычно под утро. В самый темный час. Долго же ей придется ждать!

Фиона облизнула пересохшие губы. Как назло, болели после экзерсиса с окном лопатки, саднили пальцы.

Потому, когда дверь распахнулась, она не испугалась, а почти обрадовалась.

Мимоходом отметила, что не слышала шагов. А замок открыли куда быстрее, чем она успела сообразить — так что заметила вошедших лишь когда хлопнула распахнутая створа. Не такая-то эта дверь и древняя, как может показаться!

На пороге оказались два человека с замотанными лицами. Ей молча кивнули. Только и оставалось, что подняться и выйти наружу.

* * *

Проходя мимо конвоиров, невольно вспомнила, как сама заматывала лицо шарфиком. Вот у кого учиться надо было! Сколько ни всматривайся — не выйдет толком разобрать ничего. Приметила только, что оба парня — фигуры вроде как мужские, широкоплечие и угловатые — высокие, головы на полторы выше ее каждый. И худощавые, но без ярко выраженных мышц на теле. Головы от шеи до макушки замотаны грубой тканью в несколько слоев.

Долго таращиться на них не получилось, пришлось выходить.

А за пределами камеры Фионе сразу сделалось не до провожатых. Она ожидала, что окажется в коридоре. Но из камеры ее вывели в широкое круглое помещение размером с просторный двор.

Середина этого помещения была утоплена, так что круглую яму посередине обегала узкая дорожка. Фиона едва не свалилась, не заметив в первый момент — ее придержал один из тюремщиков, молча ухватив за руку.

Она опасливо прижалась к стене возле двери, пока второй ее запирал. Осмотреться было проблематично: она видела очертания противоположной стены, но смутно. В ней едва виднелись провалы ниш, тоже закрытых дверьми. Должно быть, такие же камеры. Просторное низкое помещение освещали редкие факелы на стенах, под самым потолком. Тяжелый, каменный — он лежал над головой, как могильная плита. В камере хотя бы свет пробивался в окно — а тут непонятно даже было: день сейчас или ночь.

Долго осматриваться ей не дали. Тюремщик, не выпуская из пальцев ее локтя, повлек пленницу вдоль стены. Второй шагал за спиной.

Спустя десятка полтора шагов обнаружилась лестница вниз. Крутая, с высокими узкими ступенями и низкими каменными перилами.

Спускаться пришлось долго. Лестница уходила на самое дно ямы посередине. А та оказалась высотой в пару-тройку человеческих ростов. На дне посередине слабо блестело и плескалось. Вода, озерцо? Скорее, бассейн. Пол и стены — опять же, каменные. Меж камней швы заполнял известковый раствор. Вокруг озерца или бассейна — кажется, низкий бортик. Вытянув шею, попыталась разглядеть.

Сразу же пить захотелось с новой силой. Фиона облизнула губы.

Долго вглядываться в озерцо не получилось. Сразу после спуска ее повели в арку прямо под лестницей. Пришлось повернуться спиной к воде. Провожатый держал за руку крепко, а второй маячил за спиной. Фиона все-таки обернулась — и уткнулась взглядом в его замотанную тряпками грудь. Досадно! Тот, что шел рядом, слегка встряхнул ее руку. Она недоуменно глянула на него — и чуть не кувыркнулась вниз. Под ноги уходила еще одна лестница.

Чтобы не свалиться, вцепилась в руку провожатого. Кое-как вернула равновесие. И снова пришлось спускаться по таким же крутым узким ступенькам.

Это, получается, под землю. Что за яма такая? А наверху и не видно ничего, и не заподозришь, пока не окажешься внизу. В руках фанатиков.

Эта лестница оказалась еще длиннее, чем предыдущая. Ни один из тюремщиков по-прежнему ничего не говорил. Фиона, может, и не прочь была расспросить — кто они такие, и куда ее ведут. Но в горле пересохло, и тратить силы на разговоры не хотелось. Уверена была, что ей не ответят. Они и на приказы слов не тратили! В воздухе ощущалась сырость, и жажда от этого усиливалась. Она могла только надеяться, что скоро хоть что-то прояснится.

От конца лестницы прямо уходил коридор. По нему и пришлось идти. Если лестница наверху кое-как еще освещалась, то коридор тонул во мраке.

Идти приходилось чуть не на ощупь, благо — пол был ровным. Оба ее тюремщика, кажется, не испытывали ни малейших неудобств. Темнота им не мешала, и когда она сбавила невольно шаг, ее только дернули нетерпеливо за руку, заставляя шагать быстрее.

— Эй, не видно же ничего! — она все-таки возмутилась. Получился хриплый сип.

На последнем слове мучительно закашлялась.

Ей не ответили. Замедлиться провожатый не счел нужным, так что пришлось перебирать ногами быстрее.

Фиона злилась, но молчала: в горле першило. Она только изредка покашливала, но толку с этого было мало. Во рту по-прежнему было сухо, губы слиплись.

Идти пришлось долго — определить расстояние не получилось. С досадой она подумала, что кто-то более сообразительный додумался б хотя бы считать шаги. Она же сперва чуть не споткнулась впотьмах, потом — семенила, силясь нащупать путь под ногами и не свалиться при этом.

Наконец пришли. Во всяком случае, остановились. Провожатый ее стукнул пару раз безо всяких условных сигналов в деревянную, судя по звуку, створку.

Когда изнутри откликнулись, раскрыл ее и втолкнул Фиону внутрь.

Она растерянно замерла, осматриваясь. Пыточная, допросная? Комната в форме неправильного полукруга со скошенными боковыми стенами тускло освещалась единственной свечой на массивном письменном столе. Над свечой в подставке застыло зеркало, направлявшее свет на разложенные бумаги. За столом, лицом к двери, сидел человек. Разглядеть его не удавалось — на него свет не падал. Он оставался почти невидимым — свет над столом оставлял от него лишь бесформенный едва заметно шевелящийся сгусток