Фонарь Джека. 31 история для темных вечеров - Александра Рау

Прошло больше пятидесяти лет, и от Армии Ночи остались только фантомы, пойманные в круг мельницы волей разъяренных фей, волей убитой семьи. Ныне полетели перья, и крики воронов огласили округу, когда сабля с рукоятью-костью вспорола зыбкие пепельные тела.

– Я уничтожу всех вас! Всех палачей! – вскричала мстительница воем зимней бури.

Вороны превратились в людей, чьи лица скрывали остроклювые маски. Они сжимались змеиным кольцом, наступали жадными хищниками, на пальцах их переливались черные когти. Но дух зимней стужи не боялся.

Выпад, удар, уклонение! Сабля-кость взрезала первую маску, под которой оказалась пустота. Вороны распадались пеплом и перьями, истлевая в ничто. Новый удар сорвал еще одну маску. Из-под нее взвился ветер, прорезавший льдистую рану на щеке мстительницы, но капли вязкой крови не покидали мертвое тело.

Она не боялась ни ран, ни численного превосходства противников. Она сражалась и уничтожала саму память о них. О тех, кто звался Армией Ночи, о тех, кто поставил себя выше других, возомнил себя вершителями судеб, почти богами.

Что осталось от них теперь? Лишь маски, лишь призрачные перья, которые разлетались во все стороны от старой мельницы, бешено вращающей лопастями волей поднявшегося ветра. Вихрь нарастал, ломал кусты и заборы, сносил развалины дома, ворошил снег, обнажая горькие руины, поднимая в воздух людей-воронов, которые тщетно цеплялись когтями за землю. Но буран нес их на клинок, а мстительница танцевала в круге противников, впервые по-настоящему свободная. Но не счастливая.

Нет, ее счастье истлело среди руин мельницы. Она ощущала лишь мрачное торжество, когда сабля рассеивала в тающий прах очертания нового врага.

Отчетливо узнавались лица без лиц: вот убийцы ее дочерей, вот палачи мужа. И вскоре показался ее собственный палач, самый крупный из воронов, обретших на короткий срок подобие прежних тел.

Мстительница выступила вперед и в нечеловеческом прыжке оторвалась от земли. За спиной у нее раскрылись полупрозрачные черные крылья из увядших цветов и острых колючек, крылья горькой вдовы и безутешной матери. Крылья скорби, которую не уняла кара, совершенная над изуверами.

Сабля расколола маску последнего недруга, и лишь над лесом взвилось замирающее эхо криков перепуганных ворон. Но больше никого не осталось, ни одной проклятой твари. Маски распались и раскрошились черепками, теряясь в снегу, а перья разлетелись зыбким рубищем.

«Вот и все. Так надо, иначе нельзя, – выдохнула усталая воительница, опускаясь на землю. – Если эти души не рассеялись, надеюсь, им уготованы муки еще более страшные, чем они претерпели здесь».

Внезапно застывшие ветви Зачарованного Леса заскрипели. Чаща расступалась, послушная воле повелительницы всех фей. Вскоре из-за стволов замерших деревьев показалась статная черноволосая женщина в длинном темном платье. Госпожа Майорана – королева Зачарованного Леса. Ее сизые глаза пронзали сталью, но мстительница не боялась, не трепетала, лишь коротко кивнула:

– Владычица фей. Зачем пожаловала?

Она ненавидела эту женщину за бездействие в ту роковую ночь, но теперь в опустошенной душе не нашлось ни ярости, ни гнева.

– Вот и все, дело закончено, – кивнула в ответ повелительница Зачарованного Леса, казалось, готовая принять под свою сень. Поздно, слишком поздно. Из-за ее глупых ссор с королем случилось непоправимое. Семья мельника стала лишь одной из множества случайных жертв.

– Да, мое закончено. Но не война людей и магов. Людей и Зачарованного Леса, технологий и природы. Да и закончился ли когда-нибудь? Впрочем, какая разница… Я уже давно мертва. И я уже не маг. Теперь я – фея скорби и отчаяния.

Убитое воронье, в которое обратились члены Армии Ночи, было лишь крошечной каплей в океане раздора, охватившего страну. И от осознания этого подкрадывалась гибельная горечь бесполезных усилий: ночная битва не остановила вражду, никого не спасла. Мстительница измученно опустила саблю, глядя на занимающийся рассвет. Неживое тело постепенно оплетали нити тяжкой усталости. Древняя сила желала упокоения.

– Прости, что я не вмешалась раньше. Я не услышала ваш зов, поглощенная битвой с королем, – шелестом осенней листвы прозвучал голос Майораны, повелительницы Зачарованного Леса. – Но ты здесь. Феи не умирают до конца, их держит сама природа. Они становятся ею, разливаются ручьями, всходят травой. Да, ты стала самой скорбью, когда вернула память. Тыквенные зернышки – какая странная случайность…

– Случайностей не существует, только судьба. И месть. Я стала самой местью. Позволь служить тебе, позволь дальше нести возмездие людям, которые убивают магов! – отозвалась мстительница, вскидывая кость-саблю. Но одежды ее медленно рассыпались золой, а руки и ноги становились полупрозрачными.

– Нет. Не в таком качестве, не сейчас. Если ты останешься, то станешь голодным призраком, который нападает на невиновных. Ты забудешь, кому и за кого мстила, – вздохнула повелительница фей.

– Я не имею права забыть! – вздрогнула мстительница. – И не забуду.

– Откуда тебе знать, смертная?

– Потому что я – не смертная. Я была древней силой, Кибелой, Шакти! Женой древнего Змея Хаоса[29]. Я видела сотни миров. И только в этом захотела пожить как человек, понять, почему люди так цепляются за жизнь. И вот вкусила сполна. И радость, и любовь. И боль! Боль, за которую я никогда не прощу весь род людской и вас, безучастных фейри!

– Ты сейчас бесприютный дух, и тебе пора отдохнуть, – ответила Майорана, мягко дотрагиваясь до плеча собеседницы.

– Да, я устала. Но, возможно, я вернусь. Совсем другой. В другом мире, – кивнула мстительница и с силой воткнула саблю в землю.

Осталась лишь костяная рукоять, но вскоре она начала таять, разлетаться хлопьями пепла, как и тело хозяйки. Лишь искрами догорающего костра еще трепетали рыжие локоны, но вскоре и они начали исчезать, а лицо потрескалось фарфоровой маской.

– Прощай. До встречи! – воскликнула владычица Зачарованного Леса.

– Прощай. Надеюсь, я иду к ним… Я уже близко, милые! Родные! Я возвращаюсь домой.

Дух скорби рассыпался зимним ветром в ожидании нового воплощения, с надеждой на более счастливую судьбу. И на старой мельнице никого не осталось, лишь четыре тыквенных семечка, потерянные в снегу.

Черный камень

Анна Щучкина

Осенний свет неохотно просачивался в вагон сквозь мутное, заляпанное грязью стекло. Небо над бесконечными угрюмыми лесами нависало низко – серое, будто промокшее погребальное полотно. Запах сырости и тлена въедался в одежду, в кожу, налетом оседал на легких. Скрип колес по ржавым рельсам резал слух – точно старые портняжные ножницы, кромсающие ветхую