Пока играет флейточка - Николай Федорович Иванов

– Думай, что говоришь, – оборвал майор говорливого морпеха. Поймал и себя на том, что от юморного настроя, которым сам щеголял под Рязанью, у него самого мало что осталось. Может, со временем вернётся. А пока лишь бы Ничей дотянул до медиков. А его фамилия по паспорту – Добрый. Сиротам в интернатах их дают по характеру. Семён Добрый. Значит, про крышу не случайно думал…

Над головами грохнул танковый выстрел: одна из «невест», высунув из капонира перебинтованный нос, послала смской снаряд к тачанкам поинтересоваться, чего хотят и куда направляются. Напряглись и соседки в ожидании корректировки огня. Свахи-осколки от «полек» и гонцы из-под танковой фаты – что может быть прекраснее для войны в свадебном кураже на глазах у честного народа?

Ефрейтор и майор, пригибаясь под снарядной пикировкой, потащили пулемётчика дальше. Главное, успеть остановиться на трёх миллионах, потому что за погибшего платят уже семь. На такие деньги все крыши всех интернатов Поволжья можно перекрыть. Пусть лучше текут…

5

Война лишь по молодой настырности бегает вместе с солдатиками в атаки и носится с десантом на броне. Ей ещё за детское счастье понажимать кнопочки всяческих реактивных систем, полосуя небо огненными колесницами. Правда, при этом ни разу не запомнила, в какой очередности вылетают из сорока стволов трёхметровые красавцы. Пятый – тринадцатый – первый – сороковой? Конструктор в тетрис играл при разработке, или как карта ляжет, и на кого Бог пошлёт?

Незадача у молоденьких войн-красавиц другая – долго красоваться перед воздыхателями не получается. Стареют быстро. Если не успела закончить флирт по зелёной травке да под красным солнышком, то первая же осенняя слякоть и заморозки превращают их в истрёпанных, циничных старух. И как итог – никого рядом из бывших ухажёров. Первыми предают, как надоевших любовниц, ушлые политики, чаще всего и вовлекающие их в свои игры. И вот цветы-конфеты дарят уже не ей, а носят под телекамерами на кладбища погибшим героям. Ничего личного, только политический бизнес: необходимо зарабатывать очки для будущих выборов.

Вкупе с депутатами стонет артистический мир, у которого истончается список бесконечных вечеринок с их возможностями пристроить очередной свечной заводик к уже имеющимся дворцам и яхтам.

Из мужиков рядом остаются только люди в погонах. Но здесь другая беда: более лютой ненависти, чем от военных, во́йны по отношению к себе не встречали. Вроде в одном окопе под бомбёжками сидят, одной кровавой юшкой умываются, а родства душ нет. Нынче именно военные кличку ей дали – Хохлица. Ни единой ласковой буковки…

* * *

– Ленушок, Ленушок, на всё Божья воля… Ветер, отдай! – Москвич повис на руке ефрейтора, выхватившего у него телефон. – Что ты делаешь? Стой! Нельзя! Нееет!

Морпех оказался добрым: чтобы не вколачивать штырь меж глаз светящейся на экране брюнетке, перевернул бирюзовый смартфон и двумя ударами лимонкой пригвоздил его между другими аппаратами, висящими на красном щите по хранению телефонов. Красноречивее взбунтовавшихся в своё время стрельцов…

– Тебя предупреждали? – глаза у Ветра сузились до ярых монгольских разрезов. Несмотря на неказистый рост, он словно возвышался над долговязым нарушителем: справедливость никогда не выглядит жалкой. Припомнил ссылку абонента и про Божью волю: – Мы тут не под Богом, а под дронами ходим.

– Это подарок!

– Мой подарок ценнее – останешься жив. На радость своему Ленушку. Свободен. Отдыхай.

О, кто бы послал вот так отдохнуть от суеты саму войну. Залезла бы в земляную норку, к затеплённой окопной свече. Их можно не экономить, привозят коробками от сердобольных граждан. Свечи выглядят как консервы, лишь вместо мяса или рыбы заполнены высушенными сосновыми шишками и залиты воском от свечных огарков. Хуже, если партия с парафином и гофрокартоном вместо фитиля. Такие свечи, пусть и не сильно, но всё равно коптят, привнося в землянку запах краски и бумажного клея. Но пламя, тут следует отдать ему должное, держится долго: в банке из-под сгущёнки шесть часов, в жестянке от маслин уже десять, от тушёнки подарок – все двенадцать часов.

Двери в землянки были закрыты, и война довольствовалась малым, просочившись между усевшимися вокруг казана с разогретым пловом бойцами – взвод насытится и ещё останется. Её к столу не пригласили, сделали вид, что не видят, своими впечатлениями от первого боя заняты.

– А я как шмалянул! А потом все за мной – и ого-го. У, да-а! Дали копоти!

– Но они идиоты! Так тупо идти на пули, как на мясной убой…

Ветер постучал финкой по краю казана, требуя тишины и заодно сбивая с лезвия рис. Пояснил «мясной» штурм противника:

– У хохла что ещё сегодня осталось нормального, так это наше храброе русское сердце. А вот мозги уже прошиты пиндосами. Они и гонят украинскую оболочку на убой, как стадо баранов. Так что лёгкая прогулка, мужики, вас здесь не ждёт.

Притихли. С учётом первого ранения от первой же прилетевшей в траншею пули перспективы и впрямь вырисовывались не совсем радужные.

– Как там наш Ничей? Точно три ляма огребёт.

– Дурак ты, хоть и олигарх, – оборвал Купца Ермак. – Свою ложку мимо рта не пронеси.

– Так это одного выбило, – Синяк оглядел-посчитал оставшихся. И добавил потише, чтобы и не накликать беды, и героем остаться: – Всех не перебьёшь!

– Незабудка, доставай флейточку, а то жир в горле застывает, – попробовал снять нервное напряжение подчинённых Маадыр.

Каким образом музыка могла способствовать пищеварению – дело десятое. Скорее всего, Рязань приучила, что рядом постоянно должна шелестеть мелодия.

Худоба позволяла музыканту иметь под бронежилетом место под любую захоронку. Вытащил аккуратно сложенный пакет, в его залежах отыскал чёрный футлярчик. Раздвинул в нём кнопки-застёжки, явил миру бордовую бархатистую внутренность. Не хуже омича-чистюли протёр лежавшей там же салфеткой инструмент.

Пока Цветок настраивался на игру, сидевший рядом с коробкой блиндажных свечей Маадыр дотянулся до присыпанных хвоей банок. В этой партии умельцы выложили гофрокартон в виде буквы Z, пламя в таком виде, словно не снявший с плеч амуницию солдат, и начало облизывать дно казана. Кому-то ублажать слух мелодией, а командиру – заботиться о горячей пище солдатам.

– Надуй «Подмосковные вечера», – не переставая оглядываться на пожарный щит, словно морпех заколотил смартфон понарошку, и после обеда можно будет вернуть блестящую говорушку, попросил Москвич.

– Обиженному можно, – поддержал географию запрошенной мелодии Подмосквич из племени сигаретных купцов.

– Не обиженному, а провинившемуся, – расставил акценты Ветер.

На правах