Пока играет флейточка - Николай Федорович Иванов

Сегодняшние посиделки после последовательного доклада о событиях в мире, Кызыле и Куране завершила допросом:

– Что придыхаешь?

– Грудь болит. Солнце жду. Тепло жду. Маадыра жду. Приезжал – как во сне побывала. А теперь кончается.

– Завтра врача вызову. Не спорь! Надоела! – традиционно стукнула резиновым копытцем. А может, чтобы с помощью костыля просто встать. Спину не распрямляла, тело с детства из-за болезни согнулось под опору, как привычнее. Главное, шея вертится, позволяя хозяйке заглядывать за собственный нос хоть в Америку, хоть в Китай.

Пока же углядела одинокую пиалу молока с сиротливым кусочком лепёшки на кухонном столике.

– Жируешь, подруга!

Вытащила из сумки батон, разломила пополам. После небольшого раздумья добавила к угощению банку бычков в томате. Черноморских. В два раза крупнее и дешевле кильки. Расхватывали, как сахар летом на варенье. Значит, вкусные.

– Не спорь! – вновь привычно отдала распоряжение на попытку воспротивиться. – Превратилась в доходягу!

– Сил нет ни готовить, ни есть, – оправдалась Анай. Такая жизнь началась: руки-ноги на месте, а уже бессильнее подруги-инвалида.

– Всё расскажу Маадыру, – припугнула староста, как в своё время это же самое проделывала Анай с козлёнком.

День угасал, а ей самой до дома было ковылять да ковылять. Староверы дома свои ставили не забор к забору, как обычно, а по-вольному, для скота и от возможных пожаров друг от друга подальше. Оттого посёлок по месту вроде огромный, а жителей в одну горсточку собрать можно.

Направилась к выходу. Обитой войлоком двери меньше всего хотелось распахивать душу в стылые сени, а тут ещё пока инвалидные ноги на пару с костылями перевалят через порог, всё домовое нутро выстудится. Стопка поленьев, до снегопада и морозов нанесённая Анай в угол кухни, уменьшается на глазах с каждой вечерней топкой. Сама хозяйка лишний раз дверью не распоряжается, но всё равно до весны не досидеть взаперти без дров, придётся откапывать от снега сарай ради новой порции. Просить соседей неудобно, у каждого своих хвороб и забот до Саян.

Подержала палец на оконном стекле, через оттаявший кругляш проводив взглядом гостью. Загребая костылями, как вёслами, Коммунист Коммунистович утлой лодочкой пробивалась к большой протоке – расчищенной трактором центральной улице.

Прислушалась к себе. Боль в груди, словно испугавшись вызова врача, присела на лапки, перестав дышать и уступив место голоду. Да и гостинец манил рыбкой, давно разносолов на стол не выставлялось. Почитай, с проводов Маадыра. Всё по нему теперь меряет…

Отыскала среди ножей и вилок старенькую открывашку с треснутой деревянной ручкой. С усилием продавила остриём тугую консервную крышку. Ровным кругом пройтись по ней не удалось, но ей хватит и маленького рваного отверстия, чтобы выудить рыбёшку. Вон как выпирает вкусно красной толстой спинкой. А кусочком хлеба потом промокнёт на дне томатные остатки…

Грешным делом порадовалась, что нет козлёнка. Она сама обойдётся малым, а вот ему не наносилась бы воды да сена. А что грудь болит… Никакой врач не поможет, если старость пришла. А она в одиночку не ходит, ей попутчицу из болезней обязательно надо отыскать. А консерва вкусная, спасибо Чечек…

Увлёкшись едой, бросила тревожный взгляд на будильник, сверкающий колпаком на серванте – время новостей? Поначалу вообще не выключала приёмник, боясь пропустить что-то важное московское, да только батарейки и впрямь не вечные. Новые пришлось заказывать в Кызыл, да только когда их привезут из-за ста километров! Коммунист Коммунистович, дай ей небо здоровья, продлила крохотку жизни старым: зажала меж дверей, примяв бока кругляшей, а после выложила на тёплые кирпичи добирать силу. Смех смехом, а приёмничек поработал несколько дополнительных минут. Так что теперь новости, как и привоз хлеба в посёлок, тоже по расписанию.

Заправила «Украину» прогретыми измятыми батарейками. Хлебнув глоток энергии, та попыталась среди вселенского шума отыскать нужные новости. Да только будильник, несмотря на старость, скорее всего, спешил: на нужной отметке «сорочьего» хвоста корреспондент вёл местную программу, пока ещё не подпуская Москву с её проблемами в Куран.

– Это был единственный случай во время Великой Отечественной войны, когда бойцов добровольно, в полном их здравии и рассудке, требовали отправить по домам с фронта, – просвещал в эфире диктор.

Опять о войне. Большой, но давней…

– …Сам Жуков докладывал Сталину, что если они и дальше продолжат так безрассудно воевать, то к концу войны от них не останется ни одного человека. Это были тувинцы, всего лишь в 44-м официально вошедшие своей республикой в состав Советского Союза! – завершал программу журналист.

Анай оставалось погордиться своими предками, тем более что многих фронтовиков застала девчонкой ещё живыми. Но вместо этого её накрыла тревога. Слишком хорошо она знает своего мальчика, Маадыр ведь тоже полезет под пули. Кто вернёт с фронта его? Где на него найти Сталина?

Диктор стал торопиться, скороговоркой втискивать рассказ в оставшееся время. И хотя говорил о Великой Отечественной, для Анай она сложилась в сознании воедино с той, где сегодня воевал внук. Вновь ожила, запульсировала боль в груди.

– Ну чего ты болеешь? Я же не враг тебе.

Прикрыв глаза, на ощупь дошла до кровати. Ничком завалилась на покрывало. Сознание уже не улавливало звуки, а может, это батарейки исчерпали свой лимит, и «Украина» сама замолкла, не дождавшись новостей из Москвы.

А вот козлёнок бы не оставил одну, притопал бы к ней…

7

Плохо войне, когда на фронте обходятся без неё.

Все эти бани-постирушки, письма-посылочки, начавшие приходить бойцам, сборнички стихов, выпускаемые Союзом писателей и убеждающие, что Россия – герой и все орки из плеяды Прометеев, – игра в песочнице, которая заканчивается при первом же разрыве снаряда. Если война махнула подолом – то всем стрелять, бежать, умирать! Убивать, отступать, калечиться! Быть засыпанными рухнувшей стеной, чтобы на года, если не навсегда, раствориться в списках пропавших без вести. Это нестрашно, души некоторых солдатиков ещё с Первой мировой бродят неприкаянно.

* * *

Так что ничего не меняется под солнцем: прозвучал выстрел – и минус человечек-солдатик на земле. Не найти ни в окопе, ни в блиндаже, ни в госпитале. Самый верный показатель убыли, когда боец вычёркивается из полковых списков на вещевое, котловое и финансовое довольствие. И никакая флейточка не вернёт двухсотого к жизни, как бы ни надували музыканты щёки. Не интеллигентам решать, что полезно на войне. А элита вообще должна сидеть в ресторане, в крайнем случае на кухне и ругать власть. Ненавидеть её. Это модно и всегда прибыльно для тех, у