Война моторов. Крылья советов - Андрей Михайлович Мелехов

высот. Однако, – добавляет Гудерсон, – утверждения немецких источников о том, что тяжёлые танки и бронетранспортёры якобы стали жертвами воздушных налётов, являются не совсем корректными (“misleading”)… Главная причина, по которой к таким утверждениям надо относится с осторожностью, заключается в отсутствии объяснений по поводу того, куда делись якобы уничтоженные авиацией союзников танки к моменту появления на поле боя инспекторов ORS и чем объясняется весьма значительное количество танков, брошенных или взорванных своими экипажами. В какой-то степени факт «списания» немцами своих танков на воздушные атаки союзников можно объяснить сумятицей боя. Но оно также может означать их нежелание признать морально-психологический эффект указанных налётов, а также намерение приписать сорванные атаки своих танков, которые относились к категории “последней надежды”, не действиям наземных войск, а господствовавшей в воздухе авиации союзников» (там же, с. 113–115). Заметим, что Гудерсон поделикатничал и решил не упоминать ещё один фактор, повлиявший на послевоенное очковтирательство германских генералов, – то, что истребители-бомбардировщики союзников внушали в бравых эсэсовцев такой ужас, что уже одно их появление над полем боя часто приводило к немедленной и полной деморализации личного состава даже таких элитных соединений, как 1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» («элитнее» её, пожалуй, никого и не было). Причём, чем дальше продолжалось «вытеснение» немцев из Франции, тем бóльшие масштабы принимало указанное явление.

В ходе боёв в «котле» под Фалезом (Falaise) в августе 1944 года пилоты истребителей-бомбардировщиков союзников совершили 12 800 боевых вылетов, заявив о 391 уничтоженном или повреждённом немецком «панцере». После инспекции, проведённой придирчивыми занудами из ORS, выяснилось, что реальное число поражённых ими танков составило 33. Тем не менее, во многом именно лётчики ударной авиации союзников – пусть и опосредованным образом – вынудили немцев расстаться со своими танками, самоходками и грузовиками. Гудерсон пишет: «Факт остаётся фактом: из общего количества всей техники, потерянной немцами в “котле” под Фалезом, 60 % были взорваны экипажами или просто брошены» (там же, с. 117). Как минимум некоторые танки со следами повреждений от бомб и ракет почти наверняка были уже оставлены экипажами, когда до них добрались «тайфуны» и «тандерболты»: лётчики союзников продолжали стрелять по «панцерам», в которых давно никого не было. Подчеркнём, что речь о паническом бегстве не шла: большая часть живой силы германской группировки всё же смогла уйти через Рейн. Впоследствии эти же солдаты оказали упорнейшее сопротивление войскам союзников на западной границе Рейха, обороняя так называемую линию Зигфрида[9]. Важно отметить и то, что технику бросали не военнослужащие «недоделанных» пехотных дивизий Люфтваффе и не «народные ополченцы» из «фольксштурма», а солдаты самых что ни на есть отборных частей и соединений Вермахта и войск СС. Разумеется, далеко не все из указанных 60 % танков, бронетранспортёров и грузовиков были брошены, что называется, «с испугу». Почти наверняка немцам пришлось оставлять технику и потому, что иного выхода часто просто не было. Так, многие танки и бронетранспортёры в ходе длительных маршей ломались, у других заканчивалось горючее, третьи оказывались заблокированными на узких дорогах. Но и в этих случаях «первопричину» приключившихся с танкистами и панцергренадёрами неприятностей – сожжённые цистерны с горючим, расстрелянные автомашины с запчастями и замершие поперёк дороги танки – часто можно было отнести к результатам воздействия ударной авиации союзников. Как совершенно правильно резюмирует Гудерсон, «почти постоянные дневные воздушные налёты истребителей-бомбардировщиков на колонны отступающих войск в пределах относительно ограниченного района боевых действий вызывали высокую степень деморализации, а также задержки, которые препятствовали спасению танков и транспортных средств» (там же, с. 119).

Морально-психологический аспект применения ударной авиации вскоре привлёк пристальное внимание командования союзников и был тщательно изучен. Так, инспекторы ORS, специально допросившие сто немецких военнопленных, докладывали: «все, кто был атакован ракетами, признались в страхе (“dread”), который они испытывали по отношению к этому виду оружия» (там же, с. 180). Поскольку сами инспекторы союзников, допрашивавшие военнопленных, уже примерно представляли себе реальный уровень точности и, соответственно, эффективности неуправляемых ракет, то поначалу они были озадачены. Дополнительно исследовав вопрос, военные учёные пришли к следующему, довольно неожиданному выводу: «совершенно однозначно, что на немцев действует не чисто физический ущерб, а то, как происходят атаки (“nature of attacks”). Так, ни один из допрошенных не видел никаких разрушений или жертв, ставших следствием налётов, которые их так напугали. Существуют три возможные причины, способные объяснить страх, который внушают неуправляемые ракеты. Первая – это преувеличенные рассказы об эффекте применения ракет, которые широко распространены среди немецких военнослужащих. Вторая – это шум, который производит пикирующий “тайфун”. Третья – деморализующий вид приближающегося реактивного снаряда» (там же, с. 181). Другое исследование, проведённое сотрудниками ORS, подтвердило, что «в общем и целом, воздушные атаки оказывались гораздо более пугающими для немецких войск, чем артиллерийские налёты, и вызывали гораздо более глубокое чувство беспомощности» (там же, с. 193). Мало того, опытным путём (в ходе атак на одни и те же позиции немцев с использованием ударной авиации и без неё) союзники пришли к выводу о том, что, какой бы ни была «чисто» боевая эффективность воздушных ударов, уже само наличие в воздухе истребителей-бомбардировщиков приводило к резкому снижению интенсивности огня обороняющихся. Грубо говоря, один боевой вылет «тайфуна» или «тандерболта» на штурмовку оборонительных позиций немцев означал в среднем одну спасённую жизнь солдата-пехотинца (там же, с. 192). Честно говоря, подобная статистика заставляет совершенно по-иному подходить к вопросу об общей эффективности «авиации поля боя». Может, дело не только в количестве уничтоженной боевой техники и живой силы противника, а ещё и в числе спасённых жизней сухопутных товарищей по оружию?.. В свете сказанного становятся совершенно понятными обращения советских общевойсковых командиров к авиаторам, порой просивших, чтобы штурмовики «просто полётали» над позициями немцев во время атак пехоты и танков. Дело в том, что уже один вид ревущих моторами «железных густавов» заставлял немцев прятаться в укрытия и, соответственно, значительно снижал уровень огневого противодействия обороняющихся.

Истребитель Люфтваффе Fw.190A4/ R6, оборудованный пусковыми установками неуправляемых ракет Wf. Gr. 21 «Nebelwerfer» на аэродроме

(источник: http://waralbum.ru/299153/)

Читая об эффекте, который оказывали на боевой дух немцев английские и американские неуправляемые ракеты, нельзя не задаваться вопросом: неужели эффект от применения советских «эрэсов» мог быть иным? Не вдаваясь в подробности, можно, тем не менее, утверждать: никакой принципиальной разницы между неуправляемыми ракетами, производившимися в союзных странах, не было. При этом соответствующий опыт советских оружейников и лётчиков ударной авиации был несравненно бóльшим. Советские ВВС первыми в мире применили «эрэсы» в боевой обстановке против японских самолётов летом 1939 года на Халхин-Голе – тогда