Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Общеармейский комитет объявил по радио, что своим обращением к Духонину с заведомо невыполнимыми требованиями СНК добился лишь «углубления гражданской братоубийственной войны»[2033]. Приказ Крыленко «Киевская мысль» назвала «откровенным до цинизма возглашением гражданской войны»[2034]. Сам генерал Духонин в разговоре с начальником Генерального штаба генералом В. В. Марушевским заявил, что самовольные перемирия не приведут к миру, когда же это выяснится, начнется массовое дезертирство и «стихийные бедствия гражданской войны»[2035].

11 ноября генерал-квартирмейстер Ставки М. К. Дитерихс, поддерживавший связь с генералом М. В. Алексеевым, который формировал антибольшевистские соединения на Дону, писал в Новочеркасск: «Боюсь, что оттянуть гражданскую войну до более благоприятного времени, в смысле сорганизованности южных центров России, не удастся, так как события идут слишком быстро». Он поставил в известность верховного руководителя формируемой Добровольческой армии, что в ближайшие дни Ставка пойдет на «официальный» разрыв с Петроградом и страна расколется на два лагеря: северный и южный районы[2036].

Ситуация действительно обострялась. Руководители Главных управлений бывшего Военного министерства 11 ноября опубликовали заявление, что использование «технических средств военного ведомства на продолжение гражданской братоубийственной войны» является недопустимым[2037]. Тем не менее в тот же день в Петрограде был составлен план взятия Ставки[2038]. 13 ноября в приказе по армии и флоту Н. В. Крыленко объявил Духонина «врагом народа» за «упорное противодействие исполнению приказа о смещении и преступные действия, ведущие к новому взрыву гражданской войны»[2039]. 15 ноября на заседании ВЦИК Советов, Чрезвычайного крестьянского съезда и Петроградского Совета Крыленко предупредил, что вокруг Духонина сплотились «все контрреволюционные силы», стремившиеся вызвать «братоубийственную войну». Советский Верховный главнокомандующий заявил, что примет «самые беспощадные репрессивные меры по отношению к врагам заключения перемирия»[2040]. Для заключения мира на фронте Народный комиссариат по военным делам готовился к вооруженному конфликту.

При этом в подготовке гражданской войны большевики обвиняли тех, кто выступал против перемирия с войсками Центральных держав: «Идти открыто против мира — это значит идти на гражданскую войну с рабочими массами»[2041]. Социал-демократ В. Г. Громан, наоборот, полагал, что большевикам, не преуспевшим в организации переговоров о мире, требовалось «вызвать какой бы то ни было ценой дальнейшую гражданскую войну, так как иначе их провал очевиден и для них самих»[2042].

Тем временем для защиты Ставки стягивались войска[2043]. Общеармейский комитет направил Н. В. Крыленко телеграмму, предлагая ему не приезжать в Могилев и не принимать должность Верховного главнокомандующего, ибо «такая попытка грозит вызвать в районе ставки гражданскую войну»[2044]. 17 ноября стало известно о движении на Могилев отрядов Крыленко. Многие предполагали, что Ставка будет защищаться и произойдет новая вспышка «гражданской войны»[2045].

Общеармейский комитет, однако, не был настроен воинственно: он постановил, что «в целях спасения страны и предупреждения гражданской войны» будет «избегать столкновений, дабы дойти до Учредительного собрания». При этом комитет заявил, что если Крыленко попытается овладеть Ставкой, то получит отпор «всеми доступными и возможными средствами, в крайнем случае, даже активным выступлением вооруженной силы»[2046]. В конце концов генерал Духонин и Общеармейский комитет признали защиту Ставки нецелесообразной и постановили немедленно отправить на юг страны главные силы, на которые они планировали опереться в Могилеве (ударные батальоны). Ударники считали, что их присутствие в Ставке после прибытия «большевистского эшелона» «неминуемо вызовет гражданскую войну»[2047]. Отряд Крыленко взял Ставку без боя, Духонина матросы и солдаты казнили самосудом.

На предложение советского правительства о мирных переговорах откликнулись только Центральные державы, 2 декабря было достигнуто соглашение о перемирии, а 9 декабря в Брест-Литовске открылись переговоры[2048]. На них Совнарком предложил перемирие Германии и в это же время выдвинул ультиматум Центральной Раде. Это дало повод для открытой критики мирных инициатив большевиков, газеты указывали на противоречия их политики. С одной стороны, большевики добивались скорейшего мира с прежним врагом, а с другой — начинали войну с соотечественниками[2049]. Некоторые издания даже отмечали, что перемирие с внешним врагом потребовалось большевикам лишь для того, чтобы начать борьбу против неподконтрольных им областей[2050]. «Благодаря большевикам русский солдат только меняет фронт», — указывала меньшевистская газета[2051]. Эту перемену подметила и «Новая жизнь», которая писала, что уже несколько недель, как из газет исчезли сообщения Ставки о военных действиях на фронте, но появился новый постоянный раздел «Гражданская война» о боях во внутренних губерниях[2052].

Большевики оправдывали открытие военных действий против Каледина и УЦР необходимостью заключения мира. Ленин говорил, что «буржуазия», развязывая гражданскую войну и усиливая саботаж, срывала дело перемирия[2053]. О том же рассуждал и Н. В. Крыленко 15 декабря на съезде по демобилизации армии: благодаря усилиям советского правительства на фронте установилось спокойствие, но его противники, «объявив войну революции, тормозят великое дело мира и совершают поступки, которым нет названия на языке честных борцов»[2054]. Для легитимации внутреннего конфликта использовалось стремление к выходу из мировой войны.

24 декабря специальную статью по этому поводу опубликовали «Известия». Издание ВЦИК разъясняло то противоречие, на которое указывали критики большевиков: «Советская власть, прекратив войну на австро-германо-турецком фронте, разжигает братоубийственную войну на фронте внутреннем, посылая рабочих и солдат на Дон для усмирения». В статье указывалось, что внешняя война носила «империалистический характер», солдаты вынуждены были сражаться в интересах «своих классовых врагов», «буржуазии». На «внутреннем же фронте» войска воюют против подлинных своих противников — помещиков, капиталистов и прочих «контрреволюционных элементов». «Известия» убеждали:

Умирая в этой войне, рабочие и крестьяне России знают, что они складывают свои головы не во имя хищнических интересов международного империализма, не для порабощения других народов, а во имя победы революции, демократии, социализма.

Особенность внутренней войны заключалась в том, что ее вели рабочие и крестьяне добровольно, во имя своих «классовых интересов»[2055].

Высказывалось и мнение о том, что бои внутри страны негативно скажутся на переговорах с Германией. «День» писал, что большевики оказались в зависимости от воли Германского штаба: «Стремление сохранить свободу действий на внутреннем фронте толкнет ее (советскую власть. — Авт.) неминуемо в кабалу немецких политиков»[2056]. Ю. О. Мартов в частном письме отмечал, что «гражданская война и распад страны» сделали позицию большевиков на переговорах с немцами «совершенно беспомощной», заставляя их торопиться с заключением мира[2057]. Это мнение разделял и консультант советской делегации в Брест-Литовске М. П. Павлович. В беседе с корреспондентами он указал, что гражданская война «страшно мешает успеху переговоров и ослабляет позицию революционной демократии»[2058]. О том же