Искупление - Элис МакДермотт

должен был остаться холостяком. Иногда он напевал: «На ней шелковое белье, на мне – дырявое старье. Вот на что деньги тратятся»[14]. Напевал ласково, надо сказать, а затем кружился в танце по спальне. Хотя, должна признаться, эти шутки усиливали мои мучения, когда нужно было снова идти к нему с протянутой рукой.

– А деньги на текущие расходы? – не отставала Шарлин.

Дома, в Америке, Питер каждое воскресенье оставлял деньги в моей шкатулке для украшений: двадцатка, десятка, одна пятидолларовая купюра и пять долларовых. Во Вьетнаме он клал американские доллары и индокитайские пиастры в прелестную лакированную шкатулку с пагодой Салой – одну из первых памятных вещиц, которую я купила в Сайгоне.

– Если принесешь мне американские доллары, – спокойно заявила Шарлин, – я куплю тебе пиастры вдвое дешевле. За небольшую комиссию, разумеется.

От удивления я даже спросила:

– Как?

Она помедлила.

– Есть у меня знакомый ювелир… – начала она, потом махнула рукой: – Черный рынок, сама знаешь. Ничего интересного.

Затем ее взгляд снова устремился вдаль, и о том, что она размышляет – размышляет яростно, как я это про себя называла, – можно было догадаться лишь по беспокойным движениям большого и безымянного пальцев.

И тут она сказала:

– Я хочу делать добро. – Сказала так же прагматично, так же бесстрастно, как до этого сказала: «Я хочу продавать их по два бакса». – Сейчас столько страданий.

В тот момент я подумала, что она имеет в виду «во Вьетнаме», но теперь уверена, что она говорила обо всем мире.

– Для этого нужны деньги.

Поднявшись с места, она начала показывать мне коробки и ящики, заполонившие комнату. Ее сестра – нью-йоркская тетя, о которой ты говорила на пикнике, – работает личным помощником директора в «Мэйсис». «Мы с ней гуманитарная организация на двоих, – сказала Шарлин. – В которой вечно царит хаос», – добавила она (в этом я сомневалась). Она увидела нужду и написала сестре, и вдвоем они начали думать, чем бы помочь. Одежду достать проще всего – у ее сестры хорошая скидка для сотрудников и «ловкие пальцы». А еще у ее сестры есть особый друг, который заведует разгрузкой товаров в самом крупном магазине в мире.

Шарлин указала на коробку с детской одеждой. Это для приюта недалеко от города.

Книжки, в основном сказки и классика, предназначены для вьетнамских женщин и девочек, Хелен и Роберта – «с которыми ты сегодня познакомилась» – и некоторые другие дамы дают им уроки.

– Пытаемся уберечь их от борделей, – пояснила Шарлин. – Или вытащить оттуда. И, если получится, устроить на работу к американцам или европейцам.

Она огляделась по сторонам.

– Что еще тебе рассказать? Доставка обходится дорого. Сестра неплохо зарабатывает, но ей нужно платить аренду и заботиться о нашем отце-алкоголике. Если принесешь мне американские доллары, я обменяю их по такому курсу, какой Питеру и не снился. Только пенку соберу. Будет твой вклад в общее дело. Вместе с твоей прекрасной идеей продавать наряды для Барби.

– Хорошо, – ответила я.

Она прикурила, коротко затянулась.

– Мне нужно твое мнение по одному вопросу, – сказала она, хотя мы обе знали, что мое мнение ее не интересует. – Если удастся подкопить денег, я хочу заказать у сестры пару десятков Барби (с хорошей скидкой, разумеется), одеть их в аозаи Лили, пришпилить на головы шляпы Уизи и продавать в офицерском клубе по двадцать пять долларов за штуку.

– По двадцать пять долларов?

Цена меня шокировала. Она и была шокирующей.

– На мамочках и тетушках далеко не уедешь, – пожала плечами Шарлин. – Нам нужна мужская клиентура. Многие американцы, оставившие семью в Штатах, понятия не имеют, какие куклы у их дочерей. Да и как эти дочери выглядят, если уж на то пошло, на месте ли у них руки-ноги, нет ли заячьей губы. Если с нарядами будут продаваться и сами Барби, им не придется напрягать извилины, вспоминая, сколько их девочкам лет и во что же они там играют. Они еще и для жен с подружками Барби купят. – Шарлин понизила голос и лукаво улыбнулась: – Хотя подружки меня беспокоят. Не стоит распалять скудное воображение этих мужчин.

Она взглянула на меня из-под своих роскошных бровей. И, должно быть, догадалась, что я ничего не поняла. Протянув руку к книжному шкафу, она стряхнула пепел в стоявшую на полке серебряную пепельницу.

– Надеюсь, они не станут представлять, будто это фигурки их любимых проституток, вот я к чему.

Она поежилась, передернув загорелыми, веснушчатыми американскими плечами.

Оглядываясь назад, я изумляюсь тому, как спокойно держалась во время этого разговора о вещах, о которых говорить было не принято. Зарплаты наших мужей. Наши карманные деньги. Черный рынок. Воровство из магазина. Проститутки. Заячьи губы генеральских дочерей. Меня воспитывали в соответствии с ажурными правилами приличия нашей эпохи – эпохи, когда на многие слова и понятия было наложено табу. Моя подруга Стелла Карни могла рассуждать о политике с мужской уверенностью и серьезностью, но наши беседы о сексе были полны эвфемизмов, подмигиваний и кивков.

И хотя, как я уже говорила, в колледже со мной учились девушки из богатых семей и мне, уж конечно, доводилось собирать деньги на благотворительность, подобную – как бы ее назвать? – невозмутимую меркантильность я встречала впервые. Во всяком случае, в женщине.

Мы обе взглянули на сидящую Барби. Несмотря на бледную кожу и придавленный шляпой светлый хвостик, она и правда могла сойти за более грудастую версию юных и красивых девушек Сайгона. Я впервые заметила, что глаза у нее миндалевидные.

– Фу, только представь! – со смешком воскликнула Шарлин. – Генералы наяривают на наших милых Барби. Поливают шедевры Лили своим млечным соком.

Возможно, на этой фразе я все-таки пошатнулась – Шарлин взяла меня под руку и, как тогда, на пикнике, притянула к своему боку, отводя руку с сигаретой подальше (так раньше делали, когда курили в присутствии детей).

– У Лили работа идет полным ходом, – сказала она. – Так что, если ты заглянешь к Марше Кейс в среду утром, как мы и договаривались, заберешь наряды и забросишь сюда, просто отдай их мальчику – меня не будет в городе, – я красиво их упакую и начну развозить клиентам. Когда у меня на руках будут деньги, я пойду к своему другу-ювелиру. А в субботу утром возьмем гостинцы и поедем к детям. Ты же поедешь?

– Да.

– Вы с мужем, кажется, ходите в собор?

– Да.

Я уже пребывала в таком смятении, что этот вопрос меня даже не удивил.

Шарлин снова потянулась к полке с пепельницей и затушила сигарету.

– Ну конечно. Вы же Келли. А какая у тебя