Искупление - Элис МакДермотт

– Риордан.

Она рассмеялась своим фирменным «извинюсь как-нибудь в другой раз» смехом. Непроизвольным, как чих. Разве можно винить человека за то, что он чихнул?

– Ну разумеется. – Она притянула меня еще ближе. – Приходите в церковь Святого Христофора в это воскресенье. В качестве моих гостей. У нас только одна служба, в одиннадцать, так что вы еще успеете заскочить на свою мессу утром. – Она помедлила. – Заскочить… Наверное, про мессу так не говорят.

– Не говорят, – подтвердила я.

Шарлин махнула рукой, словно желая развеять дым – развеять любую мысль, что она допустила промах.

– Если ты придешь, я смогу продать еще парочку нарядов. Я скажу Рейни положить аозай к себе в сумочку. Я не разрешаю ей брать в церковь кукол. После службы, за лимонадом и печеньем, я представлю тебя разным дамам и упомяну твою прекрасную идею – тут-то Рейни его и достанет. Все совершенно спонтанно. Ненавижу, когда людям что-то впаривают. А если посол с женой будут в городе, тем лучше. Глядишь, и одна из наших сайгонских Барби окажется у Кэролайн Кеннеди[15]. Можешь себе представить?

Все это время она незаметно продвигала меня к выходу.

Я сказала, что спрошу у мужа. По правде говоря, я сомневалась, что Питеру захочется идти в протестантскую церковь.

На пороге кабинета Шарлин снова рассмеялась.

– Триша! – с внезапным раздражением воскликнула она: мы снова были школьными подругами, тысячу раз ночевавшими вместе. – А ты не хочешь спросить про таблетки?

Я невольно бросила взгляд на коробки́ у Барби за спиной и одновременно сказала: «Таблетки?» – будто не поняла, что она имеет в виду.

– Не притворяйся, не верю, что ты настолько лишена любопытства, – сказала Шарлин. – Хотя я тебя не виню. Безразличие – прекрасная защитная тактика. – Она хихикнула. – Либриум. Ты когда-нибудь принимала?

Я сказала, что нет.

– Успокаивает нервы, – пояснила она. – Мне врач прописал, но у моей сестры есть друг-фармацевт. У моей сестры много друзей. Половину этих запасов я выгодно продам. Черный рынок, – прошептала она, будто я снова не уловила сути.

На этот раз я даже не покачнулась.

– А вторую половину?

Она улыбнулась – дружелюбно, словно бы говоря: «Как это в твоем духе!»

– Вторая половина – себе любимой. – Эти ровные зубы, эти сверкающие зеленые глаза. Уголки ее гладких губ слегка опустились. – Ночные страхи. Не пожелала бы и Хрущеву.

* * *

Шарлин хотела проводить меня до такси, но в это время домой вернулись вы с отцом.

Ты посмотрела на меня дружелюбно и немного удивленно, затем сказала:

– А, здравствуйте. – Очень по-взрослому.

– Миссис Келли. «Добрый день, миссис Келли», – поправила тебя мать.

Ты послушно повторила приветствие, протягивая мне руку, и твоя маленькая ладошка была такой горячей, что я даже испугалась, нет ли у тебя температуры. Мне очень хотелось рассказать тебе, что Барби уже дома, в кабинете твоей матери, и что у нее новая шляпа, но я чувствовала, что право сообщить эту новость (или утаить) принадлежит Шарлин.

Шарлин сказала, что занятия в местной американской школе заканчиваются не в три, «как у нас дома», а раньше, из-за жары.

– Чему этот ребенок бесконечно рад, – добавила она. – Отличница наша.

Ты снесла материнский укол, склонив голову. Было очевидно, что ты считаешь нас равными и не хочешь, чтобы в моем присутствии с тобой обращались как с ребенком. Я тебя понимала.

Кент, твой отец, был очень высоким и, казалось, занимал собой весь довольно просторный холл. Он был хорош собой, с крупным лицом и ровными белыми зубами под стать зубам Шарлин. Несмотря на то что его лоб блестел от пота, ему удалось сохранить волнистый начес а-ля Кеннеди во влажных волосах. Ему нужно было принять душ – рубашка спереди потемнела от пота, а светлый пиджак потерял форму и топорщился под мышками. Мужской тельный душок был привычным запахом в те дни. Люди забывают. (Надеюсь, ты снова смеешься, но это правда.) В руках у него был кожаный школьный портфель, который он отдал тебе, прежде чем протянуть мне ладонь.

Запахи кожаных вещей и мужского пота по сей день напоминают мне о времени, проведенном во Вьетнаме в компании американских мужчин, а запахи дизеля и рыбного соуса неизменно переносят меня на улицы Сайгона.

Шарлин представила меня как «жену Питера Келли», на что Кент ответил: «Ну конечно, Пит», будто наша вчерашняя встреча не отложилась у него в памяти. Будто он не видел, как его ребенка вырвало мне на платье.

Как только я об этом подумала, ребенок материализовался у меня за спиной – его держала на руках служанка, стоявшая в гостиной.

Кент просиял. Знаю, это клише, но так оно и было.

– А вот и мой мальчик! – воскликнул он и готов уже был покинуть нас, но Шарлин положила руку ему на плечо:

– Триша уходит. Проводишь ее до такси?

Он поклонился:

– Непременно.

Однако фальшивая галантность не скрыла того, что провожать меня до такси ему вовсе не хотелось.

Я возражала. Шарлин настаивала. Кент отпустил шутку о том, кто в его доме носит штаны. Типичная шутка женатого мужчины. В ответ Шарлин склонила голову, совсем как ее дочь минуту назад: она видит, что ее хотят принизить перед новой подругой. Она подчинится, но против воли.

– До воскресенья, – сказала она на прощанье. Она не потянулась поцеловать воздух рядом с моей щекой, как это сделали Хелен и Роберта. Я была только рада. – В конце службы я тебя найду.

После этого под руку с ее мужем я вынырнула в полуденный зной.

– Пит говорит, вы осели в Вирджинии? – сказал он, когда мы сошли по ступенькам.

– Осели – это громко сказано. Мы там всего несколько недель прожили, а потом приехали сюда. Пока что за домом присматривает его сестра…

– Я вырос в Вирджинии, – перебил он, будто не слышал ни слова. Возможно, он и правда ничего не слышал, уж очень он был высокий. – В Вирджинии и в Нью-Йорке. (Клянусь, я не закричала как дурочка: «Томас Джефферсон! Эл Смит!») Вирджиния гораздо лучше. Убедите Пита остаться там.

Как только мы вышли в калитку, на обочине остановился маленький шумный «рено». Эти синие с белым такси были повсюду. Ты, наверное, помнишь. Кент открыл мне дверцу и достал из кармана деньги, чтобы рассчитаться с водителем. Я попыталась возразить, но он лишь молча поднял ладонь, а затем наклонился к окну и сказал юноше за рулем пару слов на беглом французском. Я прокричала «спасибо» поверх гула мотора, а он ответил со всем обаянием своих ровных зубов, красивых глаз и