Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

соображения, а произошло потому, что флагман был быстроходнейшим в эскадре и что поздний час дня и слабость ветра делали необходимым завязать с неприятелем бой наивозможно скорее. Но этим шагом Сюффрен, кажется, допустил ошибку. Действия головного корабля под флагом командующего – не то чтобы необходимо, но весьма естественно – принимаются за образец; тот факт, что Сюффрен не приближался к противнику, руководствуясь превосходными тактическими основаниями, заставил командиров кораблей, шедших в кильватере, почти простительно, сохранять ту же дистанцию, несмотря на сигналы. Противоречие между приказами и примером – подобное тому, которое так знаменательно проявилось при Виксберге в нашей Междоусобной войне [240], поселив недоразумения и разлад между двумя доблестными офицерами, – нельзя допускать. Начальнику следует тактично предотвращать недоразумения, крайне тщательно разъясняя заранее букву и дух своих планов. Это особенно важно по отношению к сражениям на море, где дым, слабый ветер и такелаж могут сделать весьма затруднительным чтение сигналов, служащих между тем почти единственным средством обмена сообщениями. Нельсон так и поступал обыкновенно; не чужд был этой идее и Сюффрен. «Необходимы диспозиции, установленные по подробном соглашении с теми, кто должен их исполнять», – писал он д'Эстену за три года до боя с Хьюзом. Но если можно, так или иначе, оправдать командиров, которые следовали образцу своего начальника и вели бой, то нет никаких оправданий командирам арьергардных кораблей, а в особенности помощнику Сюффрена, знавшему планы последнего. Он должен был заставить арьергардные корабли занять подветренное положение, исполняя этот маневр сам в голове арьергарда, если бы понадобилось. Ветер позволял это сделать, так как два командира действительно сражались с подветренной стороны. Один из них без всяких приказаний, действуя по побуждениям собственной доброй воли и мужества – как бы предупреждая слова Нельсона, что «ни один командир, который ставит свой корабль борт о борт с неприятельским, не совершит большой ошибки», – сблизился с англичанами. Он заслужил полное одобрение Сюффрена, что уже само по себе было честью и наградой. Объясняется ли неудовлетворительное поведение его товарищей слабостью познаний в морском деле или проявлением партийного духа и вероломной злонамеренности – это не столь важно для военной истории и должно интересовать разве что французских офицеров, ревниво относящихся к чести своей корпорации. Жалобы Сюффрена после нескольких неудач сделались необычайно горькими. «Я сердечно огорчен, – писал он, – беспрестанными нарушениями долга в нашем флоте. Я только что потерял случай уничтожить английскую эскадру… Все, да, все – могли бы подойти близко к противнику, так как мы были на ветре и впереди, но ни один не сделал этого. Некоторые при том вели себя храбро в других сражениях. Я могу приписать их действия только желанию привести крейсерство к концу, а еще злой воле и невежеству, так как подозревать что-либо худшее не решаюсь. Результат был ужасен. Должен сказать, монсеньор, что офицеры, которые долго были на Иль-де-Франсе, не моряки и не воины. Не моряки, так как они не были в море, а их меркантильный дух, независимый и недисциплинированный, безусловно противен духу воинскому».

Это письмо, написанное после четвертого сражения с Хьюзом, следует трактовать с некоторыми оговорками. Во-первых, кажется, что сам Сюффрен, довольно увлекшийся здесь в своей горячности, несет частичную ответственность за беспорядок в своем флоте; во‐вторых, другие обстоятельства, более всего характер некоторых порицаемых офицеров, делают огульные обвинения в злонамеренности преувеличенным. С другой же стороны, после четырех генеральных сражений, при численном превосходстве на стороне французов, при таком искусном и энергичном начальнике, каким был Сюффрен, английская эскадра, говоря его собственными словами, «продолжала существовать», причем не потеряла даже ни одного корабля. Единственное заключение, которое можно вывести отсюда, высказано французским морским писателем: «Количество пало перед качеством»[241], и не столь важно, произошло это от неумения или от злонамеренности французских командиров.

Неудовлетворительность капитанов отдельных судов, проявившаяся на поле битвы, не влияла в целом на общий ход кампании, ибо там сказывались качества их начальника.

Бой 17 февраля, длившийся два часа, окончился вследствие перемены ветра на юго-восточный в шесть часов пополудни: англичане оказались на ветре, их авангардные корабли получили возможность принять участие в сражении. Так как наступила ночь, то Сюффрен в половине седьмого привел свою эскадру к ветру и лег в бейдевинд, на правый галс, на норд-ост, тогда как Хьюз направился к югу под малыми парусами. Капитан французского флота Шевалье утверждал, что Сюффрен на следующее утро намеревался возобновить бой. Но в таком случае следовало бы принять меры, чтобы не упустить противника. Тактика Хьюза – не вступать в бой без какого-либо преимущества на своей стороне – слишком ясна для того, чтобы допускать, что он остался бы спокойно ждать атаки, при полной неспособности к бою корабля «Эксетер», сильно пострадавшего вследствие сосредоточения на нем вражеского огня. Это настолько ясно, что становится более вероятным предположение, будто Сюффрен не желал возобновлять бой немедленно, видя естественное к тому основание в серьезных повреждениях своего флота и в ненадежном поведении офицеров. На следующее утро враждебные флоты очутились вне видимости друг друга. Продолжавшийся северный ветер и печальное состояние двух кораблей заставили Хьюза идти в Тринкомали, где защищенная гавань позволяла заняться ремонтом. Сюффрен со своими транспортами прошел к Пондишери, где и бросил якорь. Он хотел затем следовать дальше и напасть на Негапатам, но командир сухопутных войск предпочел действовать против Куддалора. После переговоров и соглашений с Хайдером Али армия высадилась к югу от Порто-Ново и осадила Куддалор, который сдался 4 апреля.

Между тем Сюффрен, горя желанием действовать против главного предмета своих операций, вышел опять в море 23 марта. Он надеялся отрезать два линейных корабля, ожидавшихся из Англии, но запоздал: оба (74-пушечные) присоединились 30 марта к главным силам в Мадрасе, куда Хьюз возвратился 12 марта, после двухнедельных работ по починке кораблей в Тринкомали. Вскоре после присоединения упомянутого подкрепления он снова отплыл в Тринкомали, с войсками и военными припасами для гарнизона. 8 апреля на северо-востоке показалась эскадра Сюффрена, державшая к югу. Хьюз сохранял прежний курс в этот и два следующих дня при слабых северных ветрах. 11 марта, в пятидесяти милях к северу от Тринкомали, он увидел берег Цейлона и спустился по направлению к порту. Утром 12 марта опять показалась на северо-востоке французская эскадра, под всеми парусами, очевидно стремясь догнать противника. Это было как раз в тот день, когда Родни и де Грасс встретились в Вест-Индии, но здесь противники поменялись ролями: французы, а не англичане добивались боя.

Сюффрен и Хьюз, 12 апреля 1782