Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

спуститься. Сюффрен, который желал решительного боя, сохранял курс, принимая без ответа залпы, направленные на его корабль. Подойдя на пистолетный выстрел к “Сьюприму”, он привел к ветру, и на его грот-мачте появился сигнал открыть огонь. Так как у адмирала Хьюза было всего одиннадцать кораблей, то “Бизар”, согласно диспозиции, предписанной нашим главнокомандующим, должен был атаковать с кормы арьергардный корабль английского флота и обойти его с ветра. В миг, когда раздались первые пушечные выстрелы, наши худшие ходоки не достигли еще своих мест. Повинуясь букве, а не духу приказов коммодора, капитаны этих кораблей привели к ветру в то же самое время, как и предшествовавшие. В результате наша линия образовала кривую, в авангарде которой были “Артасьен” и “Венгер”, а в арьергарде – “Бизар”, “Аякс” и “Севр”; почему эти корабли и находились очень далеко от тех, которые соответствовали им в неприятельской линии».

Из описания, составленного горячим поклонником Сюффрена, имевшим полный доступ к официальным бумагам, неопровержимо следует, что французский военачальник задумал атаку, элементарную по замыслу и трудную по исполнению; чтобы хорошо сохранять строй при свободном ходе, требуется большое искусство, особенно когда корабли имеют разные скорости, как и было в эскадре Сюффрена. Чрезвычайные повреждения, которые потерпели «Сьюперб» и «Монмут» вследствие сосредоточения на них неприятельского огня, нельзя приписывать диспозиции Сюффрена. «Повреждения, полученные флагманским кораблем “Эро” в начале боя, не позволили тому оставаться возле “Сьюперба”. He в состоянии обстенить своевременно марсель, так как брасы на нем были перебиты, он прошел вперед и мог держаться только на траверзе “Монмута”». Этим объясняются повреждения последнего, уже пострадавшего и теперь атакованного сильнейшим противником. «Сьюперб» освободился от Сюффрена только для того, чтобы подвергнуться атаке следующего французского корабля, столь же сильного; когда «Монмут» то ли сдрейфовал, то ли спустился под ветер, французский флагман тоже лег в дрейф, так что несколько мгновений он обстреливал «Сюьперб» по носу из своих кормовых орудий. Одновременно с тем «Сьюперб» был еще атакован с траверза и с кормы двумя французскими кораблями, которые, по сигналу или нет, пришли на помощь своему коммодору.

Рассмотрение результатов боя показывает, что у французов потери распределились гораздо равномернее, чем у англичан. По крайней мере три корабля последних окончили бой, не потеряв ни одного человека; тогда как у французов благополучно уцелел всего один корабль. С особенным жаром, кажется, сражались три французских корабля – два 74-пушечных и один 64-пушечный, до некоторой степени случайно сосредоточив огонь на двух английских, из которых один был 74-, а другой – 64-пушечным. Если враждебные корабли соответствующих рангов были равносильными и если считать только по одному борту, то выходит, что сто шесть французских орудий действовали против шестидесяти девяти английских.

Поведение адмирала Хьюза в три дня накануне сражения подверглось со стороны некоторых лиц неодобрительной критике за то, что он воздерживался от нападения на французов, хотя те большую часть времени были под ветром, имея перевес над англичанами только в одном корабле и притом идя в значительно растянутом строе. Полагали, что Хьюз имел возможность разбить противника по частям[247]. Дошедшие до нас сведения слишком скудны для того, чтобы можно было основательно обсуждать это мнение, которое, вероятно, было отражением кают-компанейских толков молодых офицеров. Отчет самого Хьюза о положении обоих флотов не ясен и в одной важной подробности прямо противоречит французскому. Если же вышеупомянутый случай действительно представлялся, то английский адмирал не захотел им воспользоваться и продолжал держаться решения, с которым отплыл, – не искать и не избегать неприятеля, а идти прямиком в Тринкомали для высадки войск и выгрузки припасов. Иными словами, в таком случае он руководствовался в своих действиях скорее французской, чем английской морской политикой, жертвовал возможной атакой неприятельского флота в пользу частной цели. Если по этой причине он действительно упустил благоприятный случай сразиться с врагом при выгодных для себя условиях, то, конечно, по итогам описанного выше боя имел основания горько о том сожалеть; за недостатком точных сведений мы можем лишь сослаться на впечатления от этого боя в обществе и среди моряков в Англии: судя по всему, общество и корпорация, безусловно, полагали атаку неприятельского флота первейшей обязанностью адмирала. Еще уточним, что, если бы Хьюз атаковал противника, едва ли ему пришлось бы хуже, чем было на самом деле, когда он дождался нападения; конечно, он потерпел бы еще более сокрушительное поражение, если бы командиры эскадры Сюффрена не уступали в навыках своему командующему.

После сражения, к закату солнца, обе эскадры встали на якорь, предполагая, что глубина в том месте около пятнадцати саженей, но вследствие неверного промера три французских корабля приткнулись к коралловым рифам. Здесь противники оставались целую неделю на расстоянии двух миль друг от друга, исправляя повреждения. Хьюз, вследствие разбитого состояния своего корабля «Монмут», ожидал атаки, однако Сюффрен, завершив ремонт 19-го числа, снялся с якоря и бродил вокруг сутки, приглашая противника к бою, но не желая затевать схватку сам. Он понимал состояние неприятеля так живо, что чувствовал необходимость оправдать свой поступок перед морским министром, что и сделал, указав в объяснении сразу на восемь причин, останавливаться на которых здесь нет необходимости. Заметим только, что последняя причина сводилась к недостатку способностей и отсутствию единодушной поддержки со стороны подначальных ему командиров.

Невероятно, чтобы Сюффрен впал в заблуждение в сторону излишней осторожности. Напротив, наиболее отличительный его недостаток как главнокомандующего состоял в горячности, которая при виде неприятеля переходила порой в резкое нетерпение и увлекала на бой слишком поспешно, без надлежащего строя. Но если в деталях управления боем, в тактических комбинациях Сюффрен и терпел неудачи вследствие своей пылкости и неисполнения долга со стороны большей части командиров кораблей, то в общем ведении кампании, в стратегии, где личные качества главнокомандующего и сказываются главным образом, его превосходство было очевидным и увенчалось блестящим успехом. Там пылкость его выказывалась в энергии, неутомимой и заразительной. Страстность горячей провансальской крови преодолевала затруднения, создавала ресурсы из ничего и чувствовалась на каждом корабле под его командой. Нет военного урока более поучительного, с более продолжительным значением, чем быстрота и сообразительность, с которыми он, не имея ни порта, ни припасов, постоянно держал в готовности к бою свой флот, пока его медлительный противник мелочно корпел над починкой кораблей.

Сражение принудило англичан к бездействию на протяжении шести недель, пока чинили «Монмут». К несчастью, положение Сюффрена не позволяло ему тотчас приступить к наступательным действиям. У него не хватало людей, провизии и в особенности запасного рангоута и такелажа. В официальном письме после сражения он писал: