Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

большевиков от пропаганды идеи гражданской войны и курс на мирное развитие революции не очень изменили характер антибольшевистской пропаганды, тем более что и большевики в июле сочли нереальной перспективу мирного развития революции.

Но обвинения в подготовке гражданской войны адресовались не только большевикам; социалисты, в том числе умеренные, начиная с Апрельского кризиса упрекали в этом и «буржуазные» силы. Нередко в текстах умеренных социалистов звучала тема борьбы на два фронта: и большевики, и «правые силы», которых порой именовали «большевиками справа», представляли опасность для революции, которая в результате их деятельности превратилась бы в гражданскую войну. Осенью 1917 года появились даже предположения, что большевики и правые якобы координируют свою деятельность, бросая вызов Временному правительству, атакуя его с двух сторон. Это не соответствовало действительности, однако левые и правые критики А. Ф. Керенского порой использовали схожие аргументы, распространяли одни и те же слухи, подрывая авторитет власти.

Вместе с тем в разное время и большевики, лидера которых не страшила перспектива гражданской войны, обвиняли своих противников в ее подготовке. Впоследствии эта тема стала поводом для оправдания репрессий Лениным и его соратниками, для борьбы большевиков с «вождями» гражданской войны.

Упреки в подготовке гражданской войны были адресованы прежде всего политическим партиям, но тема гражданской войны развивалась не только в связи с межпартийной борьбой и проектами реорганизации власти — или ее свержения. Термин гражданская война использовался для характеристики разнообразных социальных и национальных движений, которые современники описывали как большевистские, хотя партия далеко не всегда их возглавляла. Нередко современники считали конфликты, связанные с этими движениями, причиной гражданской войны; иногда они именовались гражданскими войнами, для их характеристики служили также слова анархия, бунт и погром. В то же время большевикам и другим радикальным социалистам эти движения внушали оптимизм. Особые надежды они возлагали на крестьянское движение, которое осенью 1917 года называлось уже «крестьянским восстанием» и даже «крестьянской гражданской войной».

Неудивительно, что в подготовке гражданской войны нередко обвиняли не только политические группы, прежде всего «корниловцев» и большевиков, но и целые социальные слои. Разумеется, претензии такого рода были адресованы «буржуазии», к которой относили не одних только предпринимателей, но и этим дело не ограничивалось. В казачьих районах иногородние крестьяне винили в подготовке гражданской войны казаков, а казаки — крестьян. Земельные собственники обвиняли в этом сторонников аграрного передела, а предприниматели — рабочих. Тему подготовки гражданской войны использовали различные участники социальных конфликтов, которые легитимировали свою позицию с помощью авторитетных политических аргументов, часто — с помощью «языка класса».

Л. Энгельштейн в своем исследовании так описывает отношение Ленина и большевиков к гражданской войне и к множеству конфликтов, ее подпитывающих:

Умеренные социалисты цеплялись за союз с военной и гражданской элитой, чтобы застраховаться от начала гражданской войны, на которую, как они боялись, была обречена революция. Ленин видел ситуацию противоположным образом. Гражданская война была путем к триумфу. Революция фактически с самого начала была гражданской войной: солдаты против офицеров, крестьяне против помещиков, рабочие против фабрикантов, бедные против богатых, пьяные против трезвых. Политические классы (интеллигенция и профессиональная элита) прекрасно это понимали и делали все возможное, чтобы сдержать ее. Большевики же, напротив, делали все, чтобы еще больше усугубить ситуацию: размахивая красным флагом, они мобилизовали этот гнев и конфликт. Это была опасная тактика, но она сработала. В конечном итоге им удалось определить, кто противостоял кому, превратив конфликт из угрозы или опасности в политический инструмент. Сработало ли это с точки зрения целей революции, как их понимало большинство ее всевозможных сторонников, — это другой вопрос[2500].

В этом суждении есть много справедливого. Ленин, как правило, действительно считал гражданскую войну не только неизбежной, но и необходимой, даже желательной; в этом его поддерживали многие большевики, хотя вряд ли это можно сказать о всех членах партии. Нельзя также отрицать, что на возникновение гражданской войны влияло множество конфликтов разного сорта (их список можно было бы расширить). Умеренные социалисты и либералы стремились, как правило, гасить эти конфликты, хотя порой и подавляли их силой, что также могло вносить вклад в подготовку гражданской войны. Большевики же и их союзники часто использовали энергию этих разнородных конфликтов для атаки на власть и на «буржуазию» и пытались объединить их в общем потоке «углубления» революции, хотя в некоторых случаях они представляли себя партией порядка: ведя борьбу с пьяными погромами или объявляя свирепую «войну» уличной преступности[2501]. Но все же было бы серьезным преувеличением объяснять происхождение и эскалацию разнообразных конфликтов деятельностью Ленина и большевиков. Многие из таких процессов развивались без какого-либо значительного участия этой партии: у нее для этого просто не было должных ресурсов — ни организационных, ни кадровых[2502].

Некоторые современники различали большевизм как политическое движение и большевизм как настроение, как проявление политического радикализма разного толка. Это настроение оформлялось с помощью «языка класса», важнейшим элементом которого были антибуржуазные, «антибуржуйские» высказывания, которые провоцировали, оформляли и интегрировали энергию многообразных конфликтов, соединяя их в основные потоки гражданской войны. Концепция гражданской войны как «высшей формы» классовой борьбы соответствовала распространенному и авторитетному дискурсу класса. Умеренные социалисты действительно пытались предотвратить гражданскую войну, но они вместе с тем и способствовали популяризации «языка класса», который создавал благоприятную для нарастания гражданской войны дискурсивную рамку.

В любом случае рост всевозможных конфликтов еще более усиливал страх перед гражданской войной, а этот страх, в свою очередь, влиял на протекание конфликтов.

5. Гражданская война уже началась

Многие жители России и до взятия власти большевиками считали, что гражданская война уже идет. Такие настроения, казалось, соответствовали оценкам Ленина, но мало кто разделял его энтузиазм по этому поводу. Особенно остро ощущение начала гражданской войны проявилось во время «дела Корнилова», и, в отличие от более ранних кризисов, тема гражданской войны не исчезает затем из общественных дискуссий и после формирования нового Временного правительства.

Со времени вооруженного восстания большевиков тема предотвращения гражданской войны отходит на второй план, вместо нее центральное место занимает идея ее прекращения. В этом отношении позиции политических противников, казалось, внешне нередко совпадают, о необходимости остановить гражданскую войну говорят и некоторые видные большевики, и многие их противники, прежде всего из числа умеренных социалистов. Само по себе это свидетельствует о том, что, по мнению ведущих политических акторов, гражданская война уже началась.

Впрочем, ситуации различались в различных регионах: некоторые из них сравнительно долгое время пытались не допустить гражданскую войну на свою территорию; для решения этой задачи в провинции иногда использовалась тема предотвращения гражданской войны[2503]. Особенно сильно это проявилось в национальных регионах, чье желание дистанцироваться от Петрограда, а затем