Заметки на полях вахтенного журнала - Ренат Мустафин

– БИП! ЭДЦ «Марьяты»?!

– В дрейфе, товарищ командир.

И тут же прозвучал доклад с КП БЧ-3:

– Товарищ командир, РБУ правого-левого борта заряжены!

– Отлично! – потирая руки от предвкушения предстоящего дела, откликнулся Гаврила Иванович. – Атака подводной лодки! Стрельба из РБУ номер один и два залпом из двадцати четырёх! Пеленг залпа… – Кисляков на секунду задумался и, взяв поправку на 10° по корме «Машки», продолжил, – сто градусов, дистанция – пять пятьсот! Выполнить наводку!

Видя, как развернулись и, чуть подрагивая, замерли в направлении на корму «Марьяты» бомбомётные установки, командир, обращаясь к минёру, почти по-отечески, попросил:

– Иваныч, только не как в прошлый раз!

Зигфрид, повернувшись к старпому и изобразив зверский оскал, возвопил:

– Я ещё ни одну бомбу через ствол не выгружал. Все сходили!

– Я помню! – коротко отозвался Комар, у которого, действительно, были свежи воспоминания о событиях месячной давности, когда, на репетиции морского парада перед Днём Флота, бомба «Дозорного» улетела на Шавор, распугивая местных жителей. – Недаром за тобой позывной «Латышский стрелок» навеки закрепили.

– Да ладно, – отбояривался минёр, выдав свою коронную фразу. – Рассосётся! По крайней мере, это гораздо почётнее, чем прежние «Болт» или «Сигизмунд Лазоревич».

– Товсь! – прервала их трёп команда Кислякова.

– Товсь выполнено!

«Ну, грудь в крестах – это вряд ли, а вот голову в этих кущах сложить – запросто!» – промелькнуло на периферии сознания Гаврилы Ивановича. Команда «Залп!» вырвалась из уст автоматически, как только сигналы, оценивающие параметры стрельбы, сошлись в одной точке его центральной и очень нервной системы. С коротким промежутком бомбы срывались из труб РБУ и устремлялись в сторону норвежца.

За кормой «Марьяты» начали вырастать всплески от падения бомб, а через некоторое время по корпусу ударило молотом подводного взрыва.

Меж тем, водяные столбы вырастали всё ближе и ближе к «Машкиной» заднице…

– Девятнадцать, двадцать, двадцать один… – считал «фонтаны» командир, комкая неприкуренную сигарету.

Лишь после того, как двадцать четвёртый столб осел в кабельтове от кормы норвежского разведчика, Гаврила Иванович понял, что всё это время не дышал. Глубоко вздохнув, и сунув раскрошившуюся сигарету в карман куртки, он покинул сигнальный.

– БИП, ЭДЦ «Марьяты»? – зайдя на ходовой, услышал голос вахтенного офицера Кисляков.

– Да какие там, к лешему, ЭДЦ?! Визуально же видно, что ход не дали, – проворчал Виршину Гаврила Иванович. – Хотя, на месте их капитана, после такой свистопляски, я бы тоже с места не тронулся, пока всю ДЗА[63] не осмотрел… Старпома на ходовой!

На «Марьяте» по-прежнему не подавали никаких признаков активности, но Кисляков радовался уже тому, что экипаж норвежца не пел песню про майские деньки по 16-му каналу[64]. Значит, пока ничего страшного.

– По приказанию, товарищ командир! – Комар вылетел из двери ГКП, вопрошая взглядом вахтенного: «Что случилось?»

«ХЗ…» – пожал плечами Виршин.

– Значит так, Александр Станиславович! Заступай-ка ты на ходовую вахту, а комбата мы отправим делом заниматься… – И, увидев недоумённые взгляды обоих, продолжил, – Наш лозунг должен быть один – учиться настоящему делу военным образом!

– В смысле?

– А в том смысле, Александр Андреевич, что Зигфрид свою задачу выполнил, а теперь – Ваша очередь. Через пять минут жду доклад о готовности к открытию огня из артустановок.

– Есть! – на лице комбата отобразилась вся гамма переполнявших его чувств.

– Только – практическими! – успел крикнуть командир вслед убегающему Сане.

* * *

Боевой дух команды поднялся до неимоверной высоты. Команды выполнялись с полуслова. Увидев, что, оказывается, можно сполна оторваться на набившей всем оскомину «Машке», а не просто изображать из себя «передастов», экипаж был готов умереть за своего командира. К счастью, этого сейчас не требовалось.

Выйдя на сигнальный мостик, Кисляков ещё раз посмотрел в пеленгатор. Ему показалось, что в «Машке» что-то неуловимо изменилось… Нет, внешний вид «утюга с яйцами» оставался прежним, но изменилось само настроение. Если раньше можно было сказать, что «Марьята» вальяжно развалилась у мишенной позиции, то теперь в облике её сквозила настороженность, как у загнанной в нору лисицы.

«Или – что нам ближе – песца…» – ухмыльнулся Гаврила Иванович.

На фале уже развевался сигнал «Я готовлюсь произвести учебные артиллерийские стрельбы…», и Кисляков, справедливо полагая, что слово командира российского корабля – не пустое сотрясание воздуха, дублировать его по УКВ не стал. «Довольно, напредупреждались!»

В назначенное время командир БЧ-2 доложил о готовности к стрельбе.

Выдав целеуказание на точку в пятистах метрах по корме «Марьяты» и отправив старпома на сигнальный к пеленгатору, командир дал «добро».

– Пристрелочный! – раздалась команда с ПРЦ[65] и через секунду четыре ствола содрогнулись, выплёвывая из себя по трехдюймовой болванке.

– Есть всплеск! – доложил с сигнального Комар. – Угловое расстояние – двенадцать градусов.

Командир прикинул дистанцию и удовлетворенно кивнул:

– Шквал!

– Есть – шквал! – радостно донеслось с ПРЦ, и стволы ожили вновь.

Только теперь в сторону «Машки» понеслись уже двадцать стальных чушек.

Старпом, наблюдая в пеленгатор, заметил, как вспенилась вода под кормой у норвежского корабля. По мере приближения всплесков от снарядов к корме, бурун рос, а вместе с ним росла и скорость движения уходящей из района «Марьяты».

– От так! Христофора Колумба и двенадцать апостолов – в гробовую доску! – не сдержал своих эмоций Александр Станиславович. – Абордажный лом вам в задницу!

И, взглянув в озарившееся хитрой улыбкой конопатое лицо командира отделения сигнальщиков, дал команду:

– Сигналы долой!

Уже занося ногу через комингс ходового поста, он, как на стену, натолкнулся на ответ:

– Хорошо!

Медленно повернувшись и наливаясь краской, буравя старшину взглядом, старпом тихо и с расстановкой произнес:

– «Хорошо» ты подруге своей, на гражданке, в постели говорить будешь…

Закончить мысль ему не удалось, так как боец, резво ответив «Есть!», скрылся за углом надстройки. И тут же флаги поползли вниз.

Зайдя в штурманскую рубку, Комар, взяв измеритель, попытался определить, сколько времени необходимо «Марьяте» для выхода из опасной зоны. Однако, вспомнив улыбку сигнальщика, он отбросил измеритель и пробурчал под нос: «По наглой рыжей морде…»

– Ты это о чём? – спросил штурман, приняв сказанное на свой счёт.

– Да так, к слову пришлось, – ответил Александр Станиславович, рассчитывая в уме время, необходимое для осуществления задуманного и прикидывая что-то к носу. Решив, что пора, он вновь вышел на крыло сигнального.

Предчувствия его не обманули…

Хихикая и высунув языки от усердия, рыжий со вторым сигнальщиком цепляли к набранному уже сигналу «Предполагаемый диагноз – инородное тело в…» еще два флага: «Пятерку» и «Двойку».[66]

– Та-а-ак! – рявкнул старпом. – Обед отставить, пельмени разлепить, муку сдать на склад! Нам международного конфликта