Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Вместе с тем не всякое масштабное силовое противостояние воспринималось как гражданская война. Началу мировой войны предшествовали острые социальные конфликты в Петербурге: демонстрации рабочих, стачки и митинги переросли в массовую забастовку, сопровождавшуюся столкновениями с войсками и полицией; дело доходило до строительства баррикад и перестрелок[205]. Хотя эти акции и воспринимались порой как революция, они не оценивались, насколько мы можем судить, как гражданская война, большее распространение получил дискурс хулиганства; современники разных взглядов широко использовали язык, криминализующий действия протестующих.

На использование же понятия гражданская война в связи с началом Первой мировой войны влияло несколько обстоятельств.

По крайней мере с XVIII века существовала интеллектуальная традиция описания войн между европейскими государствами (а иногда и войн вообще) как гражданских войн, достаточно назвать имена Вольтера, Фенелона, Руссо, Гюго. Неудивительно, что некоторые образованные европейцы воспринимали Первую мировую войну как войну гражданскую. Немецкий художник Франц Марк, вскоре погибший на фронте, назвал войну «европейской гражданской войной»[206], войной между носителями одной и той же европейской культуры. Такое понимание конфликта оказало воздействие на формирование концепций «долгой европейской гражданской войны», начало которой нередко — хотя и не всегда — датируется 1914 годом[207].

Восприятие Первой мировой войны как войны гражданской и/или братоубийственной противостояло различным тактикам создания и поддержания гражданского мира — заключаемого на время войны соглашения о сотрудничестве основных политических и социальных сил воюющих стран; частью этого соглашения должен был стать классовый мир или классовое перемирие, а важными его участниками — профсоюзы и социалистические партии. Так, в июле 1914 г. обложка «Сатирикона» с рисунком Н. В. Ремизова изображала рабочего, крестьянина, чиновника и интеллигента, дружно взявшихся за меч[208].

Ф. Л. Блументаль, в 1920‑х годах исследовавший пропаганду эпохи мировой войны, писал: «Гражданский мир — стержень всей пропаганды, и вокруг него строилась в частности вся система пропаганды подготовки войны и обработки населения во время войны»[209]. Вывод советского военного комиссара может показаться пристрастным, но его фактически разделяли и разделяют другие авторы, изучающие феномен гражданского мира, основой которого был отказ от межпартийной и межклассовой борьбы внутри страны ради успешного продолжения войны.

Гражданское объединение, в которое входили и многие социалисты, в том числе и недавние противники войн, объявлялось высшей политической ценностью и даже сакрализовалось, во Франции оно и именовалось «священным союзом» — Union sacrée[210]. Зримым воплощением этого единства воюющих наций стали патриотические манифестации в европейских городах. Степень этого единства, впрочем, не следует преувеличивать: историки впоследствии деконструировали миф об объединяющем «духе 1914 года», согласно которому население переживало патриотическое единение, участвовало в демонстрациях и парадах, восторженно провожало солдат на войну[211].

Исследования показали, что представление о всеобщем патриотическом ликовании жителей воюющих стран было преувеличенным[212]. И в России в связи с началом войны разные группы людей испытывали страх, растерянность, беспокойство, хотя заметнее были шумные публичные проявления военного энтузиазма, особенно подробно освещавшиеся прессой[213].

Противники же войны критиковали концепцию гражданского мира с разных позиций, но наиболее радикальным способом его отрицания стало провозглашение лозунга гражданской войны как средства преодоления войны «империалистической».

Накануне Первой мировой войны в большевистских кругах рассматривали перспективы гражданской войны в условиях военного столкновения великих держав. Главная газета большевиков интерпретировала решения Базельского конгресса Интернационала следующим образом: единственной гарантией международного мира является усиление и обострение «гражданской войны пролетариата против буржуазии каждого отдельного государства». Это можно было бы понять как очередной призыв к усилению постоянно идущей классовой борьбы, но другой фрагмент текста подразумевал иную, новую революционную ситуацию, сопровождающуюся вооруженной борьбой: «…пролетариату в его борьбе против войны придется развивать свою энергию до крайних пределов, вплоть до открытой гражданской войны»[214].

В военные же годы тему гражданской войны развивали не только большевики. Особый резонанс имели выступления известного немецкого социал-демократа и депутата рейхстага Карла Либкнехта, который и до войны уже был известен своими антимилитаристскими выступлениями, а с началом военных действий стал решительным противником гражданского мира. Либкнехт приобрел всемирную славу, когда он, единственный из народных представителей, голосовал в рейхстаге против предоставления правительству военных кредитов 2 декабря 1914 года Либкнехт утверждал, что главным врагом немецких рабочих является германский милитаризм, а для пролетариев всех воюющих стран актуальной и первостепенной является борьба против внутреннего врага — отечественного империализма. В 1915 году Либкнехт был призван в армию, но эта мера, репрессивная по своей сути, лишь способствовала его известности, укрепляя его авторитет среди противников войны.

В августе 1915 года Либкнехт направил заявление в президиум социал-демократической фракции рейхстага, содержавшее призыв к гражданской войне:

Тот, кто заинтересован во влиянии социал-демократии на условия мира, тот должен стремиться к тому, чтобы развивать силу, присущую пролетариату. Борьба за условия мира, по ходу которой правящие классы выступят с обнаженным мечом в руках, будет самой суровой борьбой, без всяких сентиментальностей. Необходима гражданская война, а не гражданский мир[215].

В сентябре в письме, адресованном международной Циммервальдской конференции социалистов, выступавших против войны, Либкнехт вновь поддержал лозунг гражданской войны и осудил концепцию гражданского мира:

Гражданская война, а не гражданский мир. Международная солидарность пролетариата против лженациональной, лжепатриотической гармонии классов; международная классовая борьба за мир, за социалистическую революцию[216].

О необходимости гражданской войны Либкнехт писал и в одной из своих статей: «…необходима последовательная, беспощадная борьба против всей правительственной политики, самое решительное продолжение классовой борьбы во всех областях; гражданская война, а не гражданский мир…»[217]

В августе 1916 года германский Верховный военный суд приговорил его к четырем годам каторжных работ за антивоенную деятельность; в последнем слове обвиняемый публично заявил: «Мой лозунг — не гражданский мир, а гражданская война! Долой войну! Долой правительство!»[218]

Выступления Либкнехта были важны для Ленина и других радикальных социалистов, требовавших превращения «империалистической» войны в войну гражданскую, но на международных встречах противников войны они оказывались в меньшинстве. Конференция в Циммервальде, состоявшаяся в сентябре 1915 года, собрала тех представителей социалистических групп воюющих и нейтральных стран, которые выступали против войны. Участники конференции не были едины ни в своем отношении к тем социалистам, которые были сторонниками гражданского мира, ни в отношении к тактическим лозунгам антивоенного движения. Письмо Либкнехта, адресованное конференции, было созвучно позиции Ленина и других левых делегатов конференции, которые предложили свой проект резолюции, содержавший призыв: «Наш лозунг не гражданский мир между классами, а гражданская война!»[219] Большинство делегатов, однако, отвергло эту резолюцию, приняв проект Л. Д. Троцкого, воспринимавшийся его оппонентами как «пацифистский».

К этому времени в рядах российских социалистов уже шла дискуссия о способах окончания мировой войны и перспективах революции. На ход этой дискуссии влиял и опыт борьбы против собственного правительства во время Русско-японской войны: