Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

О том же писали и другие мемуаристы. А. В. Тыркова вспоминала о настроениях русской политической эмиграции того времени:

Чем хуже, тем лучше, было одним из нелепых изречений левой интеллигенции. Порт-Артур сдался. Французы выражали нам соболезнование, а некоторые русские эмигранты поздравляли друг друга с победой японского оружия. Война с правительством заслоняла войну с Японией[157].

Запись же в дневнике А. В. Тырковой позволяет судить о причинах «японофильства» части оппозиционеров. 10 февраля 1904 года она отмечала:

Вопрос о том, прекратила ли война с Японией междоусобную войну правительства с народом, этот вопрос прежде всего спутал, больше — сбил с толку многих. Теперь он выясняется. Каждый день приносит новые известия об арестах и репрессиях (отчего нет русских слов для таких архирусских понятий?)[158].

По мнению Тырковой, война «правительства» с «народом» продолжалась, ибо власти не были готовы заключить «мир» или хотя бы «перемирие» во внутренней войне даже ради победы в войне внешней.

Автор «Освобождения» описывал новые репрессивные действия МВД как очередной эпизод на фронтах затяжной внутренней войны:

Таковы «последние известия» с театра гражданской войны. Г. ф. — Плеве и его клевреты действуют с полной откровенностью, на несчастную Россию наступают одновременно враги внешние на Востоке и враги внутренние в самом ее сердце. У кого ныне может быть еще сомнение, что внутренним и самым опасным врагом России является ныне именно ее самодержавная клика?[159]

Суждения такого рода могли влиять на отношение к политическому террору. Люди разных взглядов считали, что глава МВД для страны более опасен, чем японцы, и убийство В. К. Плеве в 1904 году радовало не одних только революционеров. Убийца министра считал свой поступок эпизодом войны, развязанной правительством против народа: «Плеве еще до объявления войны с Японией устраивал войну внутри государства. Он смотрел на Россию, как на вражескую страну, заливал ее почву кровью ее граждан»[160].

Некоторые либералы смотрели на ситуацию схожим образом. В семье П. Б. Струве, либерала-эмигранта, после получения вестей о смерти министра царило ликование, «точно это было известие о победе над врагом». Струве заявлял, что поражение в войне с Японией соответствует национальным интересам России. Сторонники Струве по-разному отнеслись к его высказываниям, но показательно, что представители японских спецслужб предложили ему финансирование, которое видный оппозиционер с возмущением отверг[161]. В то же время представители некоторых радикальных политических партий, общероссийских и национальных, на это сотрудничество пошли[162].

Можно предположить, что на дискуссии русских революционеров и либералов о пораженчестве, «японофильстве» и превращении внешней войны во внутреннюю влияли и споры в международном рабочем движении, вызванные публикациями французского социалиста Гюстава Эрве, который в своей газете «Социальная война» призывал рабочих восстать, если правительство их страны начнет войну. Тексты Эрве вспоминали в России во время революции[163].

Как видим, некоторые оппозиционеры и до начала революции описывали политическое противостояние правительства и его противников как гражданскую войну, а после 9 января 1905 года поводов для использования этого термина стало еще больше. Все новые авторы оценивали ситуацию как уже идущую гражданскую войну, хотя и интерпретировали ее по-разному. Меньшевистская «Искра» писала о гражданской войне, развязанной правительством против народа: «Цивилизованный мир не может равнодушно смотреть на то, что совершается в России. Царизм доживает свои последние дни среди гражданской войны, среди трупов своих восставших подданных». В другом случае то же издание сообщало, что гражданская война является следствием обострения классовой борьбы: «Вслед за затопленным в крови восстанием петербургского пролетариата, стачечное движение облетело всю Россию, превращаясь местами в прямую гражданскую войну». О «стачечной гражданской войне», охватившей значительную часть страны, газета писала и впоследствии[164].

Социалисты-революционеры тоже провозглашали в начале 1905 года: «Гражданская война началась». Сторонники вооруженной борьбы и террора, террора индивидуального и террора «массового», обосновывали тем самым необходимость применения насилия: «Гражданская война начата. Ни слова об отступлении, ни слова о выжидании, ни слова о пощаде! В выжидании — смерть революции, в беспрерывном, неустанном наступлении — победа»[165].

В некоторых пропагандистских текстах «преступная» внешняя война, война с Японией, противопоставлялась праведной внутренней войне; последняя порой объявлялась священной. Листовка Союза латышских социал-демократов, выпущенная в начале 1905 года, гласила: «Да здравствует святая война народа против народных палачей! Долой внешнюю войну, которую народные угнетатели ведут против дельного японского народа, который нам не сделал никакого вреда!»[166]

Некоторые авторы, которые ранее уже констатировали состояние гражданской войны в России, отмечали, что этот конфликт вступил в качественно иную фазу. П. Б. Струве в «Освобождении» обращался к российским офицерам: «Правительство само начало форменную гражданскую войну. Правда, оно ведет ее давно, но оно вело ее раньше полицейскими средствами. С 9 января, когда с мирными политическими заявлениями выступили большие массы народа, правительство призвало к участию в гражданской войне и русскую армию»[167]. Такая формулировка была равнозначна призыву сделать свой выбор в условиях уже идущей гражданской войны.

И впоследствии Струве и его политические друзья продолжали употреблять это словосочетание для описания текущей ситуации. В феврале 1905 года автор «Освобождения» (по всей видимости, сам Струве) писал: «Гражданский мир и самодержавие несовместимы в современной России, и мы будем продолжать жить в состоянии гражданской войны, пока самодержавие будет отстаивать себя»[168]. Такая формулировка предполагала, что только глубокие политические преобразования позволят завершить гражданскую войну и обеспечить гражданский мир.

По мере уступок со стороны власти и обострения политической борьбы взгляды Струве, однако, менялись. В конце 1905 года близкий ему С. Л. Франк писал: «…не только конституции, но и вообще никакого законного порядка в России теперь еще нет, а есть лишь одна гражданская война»[169]. С этой оценкой, соответствующей его прежним взглядам, Струве теперь уже не согласился, он считал подобное рассуждение «чреватым недоразумениями»[170] и указывал на опасности новых забастовок.

Погромы осени 1905 года также способствовали использованию этого понятия в целях политической мобилизации. Радикально настроенный в то время писатель А. В. Амфитеатров находил в таком описании кризиса аргумент для спешного вооружения антимонархических сил и использования революционного насилия:

В России кипит гражданская война. Революции не придется взять эту вину на свою совесть. Она истратила все убеждения, слова и факты, чтобы добиться от старого режима перестройки обветшалого государства путем мирным[171].

В то же время не все либералы полагали, что гражданская война уже началась, разрабатывалась и тема предотвращения гражданской войны. Авторы газеты «Русские ведомости» осенью 1905 года видели несколько опасных факторов, которые могли бы вызвать внутренний конфликт. Особый страх либералам внушали черносотенные погромы. Поддержка, оказываемая властями погромщикам, могла привести к опасному развитию событий:

Чего же хотят, о чем