Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

было для М. А. Бакунина, который, решительно отвергая гражданский мир, рассматривал гражданскую войну как постоянное и естественное явление; он выражал надежду, что грядущие вооруженные конфликты между государствами перерастут в гражданские войны[105]. В известной степени это суждение предвосхищало концепции перерастания внешней войны во внутреннюю, гражданскую, которые появились в XX веке.

О готовности царского режима вести войну против собственного народа писали в 1881 году народовольцы. Комментируя введение «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественной безопасности», автор статьи в журнале «Народная воля» писал о наделении генерал-губернаторов и губернаторов особыми полномочиями:

Наши «чрезвычайные охранители» предвидят, что им придется стать у себя дома «главнокомандующими армией в военное время» и вести эту армию против недовольного народа. Много нужно бесстыдства, чтобы, видя, до каких размеров может разрастись общественное недовольство, кидать обществу в лицо заявление, что самодержавие не отступит ни перед множеством жизней, ни перед попранием элементарных человеческих прав, ни перед кровавой гражданской войной[106].

Борьба с государством, ведущим гражданскую войну против своего собственного народа, оправдывала революционное насилие, в том числе и революционный террор.

Некоторые же революционеры ставили вопрос об ограничении масштабов насилия во время неизбежной грядущей революции и сопутствующей ей гражданской войны. Например, в русской версии «Записок революционера» П. А. Кропоткина содержатся такие слова:

…я постепенно начал понимать, что революции, — то есть периоды ускоренной эволюции и быстрых перемен — так же сообразны природе человеческого общества, как и медленная эволюция, наблюдаемая теперь в культурных странах. И каждый раз, когда темп такой эволюции ускоряется и начинается эпоха широких преобразований, — может вспыхнуть гражданская война в более или менее широких размерах. Таким образом, вопрос не в том, как избежать революции — ее не избегнуть, — а в том, как достичь наибольших результатов при наименьших размерах гражданской войны, то есть с наименьшим числом жертв и по возможности не увеличивая взаимной ненависти[107].

Сюжет о минимизации жертв гражданской войны во второй половине XIX века приобрел особую актуальность в связи с Гражданской войной в США. Американские юристы и военные, продолжая дискуссии правоведов XVII и XVIII веков, поставили вопрос о правовом регулировании ведения гражданских войн[108]. Насколько можно судить, эти дискуссии не вызвали большого интереса у русских юристов.

На понимание сути явления гражданской войны революционерами большое воздействие оказали работы К. Маркса. Среди текстов, влиявших на понимание гражданской войны Марксом, были и классические сочинения, часть которых он читал на языке оригинала. Так, например, Маркс особенно ценил суждения Аппиана о «материальной подкладке» гражданских войн. Позднее и Ф. Энгельс указывал на значение борьбы за землевладение как на одну из причин гражданских войн, также ссылаясь на Аппиана[109].

В трудах Маркса и Энгельса словосочетание гражданская война встречается в разных значениях, но чаще всего оно связано с понятиями класс и классовая борьба, оказывая воздействие и на марксистское понимание природы революции. При этом в разных своих сочинениях они по-разному описывали гражданскую войну как общественное явление. Авторы «Манифеста коммунистической партии» заявляли:

…мы прослеживаем более или менее прикрытую гражданскую войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии[110].

В иных своих текстах, созданных примерно в то же время, постоянную борьбу промышленных рабочих за свои права основоположники марксизма именовали «настоящей гражданской войной», они писали о «жестокой гражданской войне класса против класса в современном обществе», а движение чартистов в Англии характеризовалось ими как «социальная гражданская война»[111].

В такой интерпретации гражданская война «нормализовалась», становилась не чрезвычайной и исключительной ситуацией, а повседневным явлением, постоянным конфликтом, неизбежно присущим капиталистическому обществу. Если в большинстве политических концепций гражданская война являлась неким особым временем, то эти тексты рутинизируют гражданскую войну, которая постоянно, непрерывно, с переменным успехом ведется пролетариатом против буржуазии, а буржуазией — против пролетариата. Если в некоторых интерпретациях революция может перерасти в гражданскую войну, то в понимании данных текстов постоянная гражданская война, неизбежно и беспрерывно идущая в классовом обществе, обостряясь, достигает фазы революции.

Не все марксисты ставили впоследствии вопрос именно так; некоторые из них предпочитали реформы и отвергали революцию как перспективу развития, а другие, считая себя революционерами, размышляли о том, как предотвратить превращение революции в гражданскую войну. Эти разногласия проявились в дискуссиях конца XIX — начала XX века, где обсуждались и осуждались различные аспекты ревизии марксизма. В этих острых спорах те радикальные социалисты, которые готовы были планировать гражданскую войну ради достижения революционных целей, могли в качестве важного аргумента использовать и другие авторитетные тексты Маркса.

Одним из таких текстов была работа Маркса «Гражданская война во Франции», посвященная опыту Парижской коммуны (1871). Здесь гражданская война описывается не как повседневная борьба пролетариата, а как классовый конфликт особого рода, начатый классовым врагом французского пролетариата, врагом внутренним, французскими правящими классами, при содействии врага внешнего, союза германских государств, возглавляемого Пруссией:

Таким образом, невиданное дотоле разорение Франции побудило этих патриотов — представителей земельной собственности и капитала на глазах и под высоким покровительством чужеземного завоевателя завершить внешнюю войну войной гражданской, бунтом рабовладельцев[112].

В этой ситуации не рабочие, не революционеры, а господствующие классы превращают внешнюю войну в войну гражданскую. Революционные организации Парижа в описании Маркса безуспешно пытаются предотвратить гражданскую войну, навязанную классовым врагом[113].

Как видим, здесь Маркс употребляет понятие в ином смысле: гражданская война описывается как классовый конфликт особого рода, отличающийся от «повседневной» гражданской войны, от классовой борьбы обычного нереволюционного времени. Это сочинение Маркса могло быть использовано впоследствии как теми марксистами, которые считали возможным противостоять классовому врагу, пытающемуся начать гражданскую войну, так и их радикальными оппонентами, полагавшими, что французские революционеры проявили чрезмерную сдержанность и уступчивость, что и определило неблагоприятный для них исход борьбы за власть.

Текст Маркса был быстро переведен на русский язык; за границей было выпущено несколько изданий, первое из них появилось уже в 1871 году[114]. Всплеск интереса к нему наблюдается и в 1905 году (см. ниже). Несколько переводов начала века вышли под заглавиями «Общественное движение во Франции»[115] и «Парижская коммуна»[116].

Не вполне совпадающие подходы Маркса, по-разному связывающие концепции классовой борьбы и гражданской войны, широко использовались российскими социалистами и во время Первой российской революции, и в 1917–1918 годах.

Наиболее ранний известный нам случай применения понятия гражданская война к российской современной обстановке консервативными авторами обнаруживается в антиреволюционном памфлете К. В. Трубникова, изданном в 1880 году. Клеймя российских революционеров, автор писал:

Нигилистические идеи не новы; они принадлежат старому обществу, до такой степени недовольному всем существующим, что оно обратилось к утопиям и стало желать чего-то вроде гражданской войны, которая,