Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Коллонтай считала, что обобщающее понятие гражданская война было тесно связано с другими лозунгами — борьба с монархизмом и милитаризмом, борьба с войной:

Все эти отдельные основн<ые> требования входят, разум<еется>, в понятие о «гражданской войне», но входит также и борьба за мир, за мир между народами, как логический вывод из нашей общей инт<ернациональной> позиции. Подчеркиваю: борьба за мир, что не однозначуще с пассифистскими вздохами о мире[245].

Основным содержанием лозунга о необходимости гражданской войны, по мнению Коллонтай, был призыв к борьбе за мир. Этот аргумент Коллонтай использовала и в письме Ленину, написанном в ноябре 1914 года:

…борьба за мир повлечет за собою подъем духа социал-демократов в каждой стране, столкнет их требования по этому поводу с намерениями властей (и пр.) и повлечет за собою ту борьбу, ту «войну гражданскую», о кот<орой> Вы говорите, как о единственно правильном лозунге сейчас. Совершенно согласна с Вами, но мне кажется, что для того, чтобы ее вызвать теперь — надо иметь конкретный, для всех близкий лозунг, и этим лозунгом может служить борьба за мир, именно борьба за него. Считаю также, что надо выдвигать такой лозунг, кот<орый> объединял бы всех, способствовал бы возрождению духа солидарности. А что может лучше объединить сейчас пролетариат всех стран, как не требование, призыв: война войне? Др<угими> словами — война с теми, кто ведет нас на бойню[246].

Показательно, что понятие гражданская война Коллонтай последовательно брала в кавычки.

Коллонтай, стремившаяся соединить лозунг борьбы за мир с лозунгом гражданской войны, по сути полагала, что лозунг «Война войне» тактически более выгоден, что он привлекательнее для широких масс, что он способен создать более широкую коалицию революционных социалистов, борющихся против войны.

В ответном письме[247] Ленин не без оснований интерпретировал позицию Коллонтай так: «Вы соглашаетесь с лозунгом гражданской войны, по-видимому, не вполне, а отводя ему, так сказать, подчиненное (и пожалуй даже: условное) место позади лозунга мира»[248].

Через некоторое время Коллонтай признала справедливость взглядов Ленина и стала с энтузиазмом проповедовать его идеи среди скандинавских социалистов. В июне 1916 года она с гордостью сообщала Шляпникову об успехах своей пропаганды в Скандинавии: «Какая у нас в Ларвике была демонстрация — прелесть! Шествие со знаменами, речи и, главное: как город волновался! Слышны были разговоры, что это начало „революции“, что это „гражданская война“»[249].

В июле и августе 1916 года Коллонтай писала:

Использовать войну империалистическую и превратить ее в войну гражданскую — это лозунг. Не лозунг мира, а превращение современной империалистической войны в войну гражданскую. Еще недавно мне казалось, что лозунг мира — все исчерпывает. Сейчас мне ясно, что это тоже оппортунизм. Что мало понять причины войны и быть противником войны, надо знать: какими средствами бороться с войной? Это главное. <…> Задача пролетариата в России — революция в России и разжечь социалистическую революцию во всем мире. На меньшем нельзя мириться. Только революция, только баррикадные бои во всех странах остановят войну. <…> Для меня теперь совсем ясно, что никто так эффективно не борется с войною, как Ленин. Остальное — половинчатость. Только ударом масс, только волей пролетариата можно ее остановить. И эту волю надо спаять — солидарностью и решительностью к баррикадному бою. В этом наша задача[250].

Как видим, в оценках практической пропаганды лозунга гражданской войны Шляпников, в отличие от Коллонтай, продолжал сохранять некоторую критическую дистанцию по отношению к тезисам Ленина. Отчасти это объяснялось тем, что аудиторией Коллонтай были молодые шведские и норвежские социалисты, жители нейтральных стран; для них перспектива гражданских войн в воюющих странах, прежде всего в России, казалась весьма заманчивой. Шляпников же общался с активистами, через которых ему передавались настроения «масс», простых русских рабочих. Они могли ненавидеть войну, но им сложно было понять, как гражданская война улучшит их положение. Для них лозунг гражданской войны не был только интеллектуальной конструкцией, более или менее убедительной; для них речь шла о гражданской войне, в которой им самим пришлось бы участвовать. Часть аудитории Шляпникова предпочитала делать выбор между войной и миром, а не размышлять над тем, какая из войн является более предпочтительной.

О соотношении пацифистских лозунгов и лозунга о перерастании империалистической войны в войну гражданскую рассуждали и те оппоненты Ленина, которые не являлись тогда большевиками. О полемике с лидером большевиков, не называя его прямо, Л. Д. Троцкий в мае 1916 года писал так:

…приходилось и приходится вести идейную борьбу с экстремизмом как с идейным течением, которое, представляя собою непримиримую реакцию против социал-патриотизма и выжидательно-примиренческой бесформенности, ищет против них, нередко, фиктивных гарантий в игнорировании созданных предшествующим развитием или порожденных войной политических и национальных вопросов, в утрировке революционных лозунгов («поражение России — меньшее зло», «не борьба, за мир, а гражданская война») или в организационном размежевании со всеми другими оттенками интернационализма[251].

В августе 1916 года Троцкий вновь вернулся к этому вопросу:

Формула гражданской войны, по существу правильно выражающая неизбежное обострение всех форм классовой борьбы в наступившую эпоху, будучи противопоставлена борьбе за мир, повисает в воздухе и лишается для переживаемого нами периода своего значения[252].

Лозунг о перерастании империалистической войны в войну гражданскую не мог, по мнению Троцкого, объединить большинство социалистов, отрицавших гражданский мир, не привлекал массы и поэтому не был тактически верным.

Несмотря на разногласия среди радикальных социалистов, понятие гражданская война употреблялось в пропаганде большевиков, действовавших в России. Некоторые местные организации по собственной инициативе, еще до чтения статей Ленина и Зиновьева, выдвигали лозунги, близкие к требованию превращения империалистической войны в гражданскую, вели соответствующую агитацию[253]. Со временем стало сказываться и воздействие текстов, поступавших из эмиграции. Уже в конце 1914 года московские большевики выпустили листовку, которая гласила: «Пусть борьба капиталистов… за право большей эксплуатации народов заменится гражданской войной этих народов за свое освобождение»[254]. Однако восприятие подобных лозунгов не было простым, быстрым и повсеместным. Судя по изданию «Листовки петербургских большевиков», столичный партийный комитет впервые использовал словосочетание гражданская война в феврале 1915 года в призыве к ратникам и запасным: «Никогда еще правительство так не боялось выступления рабочих, как теперь. Оно знает, что это будет буревестником грядущей гражданской войны, второй русской революции»[255]. Здесь понятия гражданская война и революция использовались как синонимы, а лозунг решительного и немедленного превращения «империалистической» войны в гражданскую еще не был прямо поставлен. Но уже в апреле того же года Петербургский комитет формулировал призыв к гражданской войне как актуальный политический лозунг: «Гражданская война — война пролетариев и демократов против господствующих классов своей собственной страны, — лозунг революционных социал-демократов в