Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

угрозе Николаю II. Тем самым начальник штаба побуждал царя отречься[303]. Если Родзянко использовал страх перед гражданской войной для давления на генералов, то военные применяли тот же прием в отношении Николая II.

Пьер Жильяр, учитель детей императора, вспоминал о реакции Николая II на переговоры Рузского и Родзянко 2 марта: «Ответ думы ставил перед царем выбор: отречение или попытка идти на Петроград с войсками, которые оставались ему верны; но это была гражданская война в присутствии неприятеля…»[304]

Опасность гражданской войны во время войны мировой становилась для военачальников важным аргументом в пользу отречения Николая II. Можно с уверенностью предположить, что именно такая позиция генералитета оказала влияние на императора. Показательно, что опасность внутренней войны артикулировалась и в ходе беседы Николая II с представителями ВКГД В. В. Шульгиным и А. И. Гучковым 2 марта. Император высказал опасение, «не отзовется ли это [отречение] некоторою опасностью», на что Гучков ответил: «Нет, ваше величество, опасность не здесь. Мы опасаемся, что, если объявят республику, тогда возникнет междоусобие»[305].

Впоследствии Гучков неоднократно заявлял, что, пойдя на добровольное отречение, царь спас страну от гражданской войны. Так, генерал У. В. Джадсон, прибывший в Россию в составе американской миссии Э. Рута, сообщая в письме жене о своих встречах с Гучковым, писал: «…именно г-н Гучков пошел к царю и потребовал, чтобы он подписал свое отречение — это потребовало, я бы сказал, некоторой смелости. Г<осподи>н Г<учков> считал, что революция неизбежна и что гражданская война произойдет, если отречение не будет подписано»[306]. На допросе в Чрезвычайной следственной комиссии в августе 1917 года лидер октябристов ясно артикулировал свое отношение к отречению:

Я считал чрезвычайно важным первый момент — добровольное отречение государя. Это облегчало все дальнейшие события: не вызвало ни насильственного свержения, ни гражданской войны, которой я опасался, так что я считал, что и это уже очень много. Дальше была его добрая воля — отречься в пользу того или другого[307].

Акцент Гучкова на добровольном отречении проясняют воспоминания генерала А. С. Лукомского:

Царь, ради спасения родины, и чтобы избежать междоусобицы и дать России возможность честно исполнить свой долг перед союзниками, отрекся от престола. Командный состав и рядовое офицерство, освобожденное царем от присяги, ради тех же целей признали Временное правительство и добросовестно и самоотверженно продолжали свою работу[308].

Иными словами, присяга царю побуждала искренних монархистов идти на гражданскую войну, вне зависимости от их желания, — и потому преодолеть междоусобицу могло лишь добровольное отречение.

Представление о том, что Николай II отрекся от престола ради того, чтобы избежать гражданской войны, было распространено и среди родных бывшего императора. Великий князь Александр Михайлович вспоминал, что 4 марта встретился с Николаем II и тот объяснил ему причины отречения. Первой из них он указал «желание избежать в России гражданского междоусобия»[309]. Как свидетельствовали люди из окружения царской семьи, и бывшая императрица объясняла мотивы отречения стремлением избежать гражданской войны[310].

Если верить воспоминаниям Лукомского, сам бывший монарх после отречения так прощался с чинами штаба Ставки в Могилеве 8 марта:

Государь вошел и, сделав общий поклон, обратился к нам с короткой речью, в которой сказал, что благо Родины, необходимость предотвратить ужасы междоусобицы и гражданской войны, а также создать возможность напрячь все силы для продолжения борьбы на фронте — заставили его решиться отречься от престола в пользу своего брата великого князя Михаила Александровича[311].

Убеждение, что отречение последнего российского царя позволило избежать гражданской войны, вышло далеко за пределы семейного круга Романовых, политических и военных лидеров России благодаря публикациям газеты Times. 3 марта (16 марта по новому стилю) британская газета сообщала читателям:

Великая революция, совершившаяся в России, и отречение царя от престола едва ли могут удивлять лиц, которые были знакомы с внутренним положением в союзной нам державе. Величайшая опасность заключалась в том, что царь не сумел оценить требования момента с достаточной быстротой и вступил в борьбу с революцией. Но он обнаружил достаточно государственной мудрости и бескорыстного патриотизма, сложив свою власть; он, как мы думаем, спас свой народ от гражданской войны и свою столицу от анархии[312].

На следующий день та же газета заявляла:

Не подлежит ни малейшему сомнению, что быстрое подчинение требованию Думы является теперь самым благоразумным шагом, который государь может сделать в интересах династии и ради сохранения монархических принципов. Сопротивление со стороны царя, несомненно, поведет к гражданской войне, которая, вне сомнения, осложнится анархическим возмущением. При таких условиях даже победа в войне и реставрация монархии обойдутся очень дорого. Что касается поражения, то оно принесло бы с собой изгнание всей династии и гибельные бедствия для всех верных друзей ее[313].

О стремлении избежать гражданской войны как мотиве отречения Николая II вспоминал и британский посол Дж. Бьюкенен[314].

Ожидания гражданской войны весной 1917 года оказали влияние и на позднейшие дискуссии в среде русской эмиграции. Споря о том, как монархисты должны были поступить в дни Февраля, некоторые обвиняли сторонников монархии в предательстве императора. В 1921 году кадет Б. Мирский упрекал лидера черносотенцев Н. Е. Маркова (2-го) в том, что монархисты оказались «трусливыми наемниками», отказались от верности монарху. Марков же отвечал, что, в отличие от Людовика XVI, «предательски плененный император не решился начать междоусобную войну, не решился сам, не приказал того нам»[315]. Монархистам не оставалось ничего иного, кроме как отказаться от борьбы с Временным правительством во имя победы России над Германией[316].

Эксплуатация страха перед гражданской войной оказалась действенным инструментом в ходе переговоров об отречении Николая II. Вместе с тем радикализация настроений в среде рабочих и солдат столицы, усугубленная приказом Родзянко о подчинении солдат офицерам и активностью левых социалистов[317], ставила перед думскими политиками уже иную проблему: вместо того чтобы добиваться отречения царя, они должны были думать о том, как уберечь монархию от ее радикальных противников, которые набирали силу. П. Н. Милюков, министр иностранных дел в формирующемся Временном правительстве, использовал для этого страх перед гражданской войной. Выступая с речью о составе Временного правительства перед собравшимися в Екатерининском зале Таврического дворца, лидер кадетов заявил:

Мы не можем оставить без ответа и без решения вопрос о форме государственного строя. Мы представляем его себе как парламентскую и конституционную монархию. Быть может, другие представляют себе иначе, но теперь, если будем об этом спорить вместо того, чтобы сразу решить, то Россия очутится в состоянии гражданской войны и возродится только разрушенный режим[318].

Известие об отречении монарха