Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

за себя и за сына в пользу Михаила Александровича вновь изменило расстановку сил. Милюков по-прежнему доказывал, что необходимо сохранить конституционную монархию, образовать Временное правительство со всей полнотой верховной власти, без участия во властной комбинации Государственной думы. Большинство же членов ВКГД склонялось к мысли об отречении Михаила Александровича. К этой группе примкнул и М. В. Родзянко: он полагал, что в случае отречения единственным легитимным органом власти останется Государственная дума.

Конкуренция политиков проявилась и в том, что понятие гражданская война Милюков и Родзянко употребляли для решения разных политических задач. Утром 3 марта Родзянко призывал генерала Н. В. Рузского к тому, чтобы манифест Николая II об отречении и о передаче власти великому князю Михаилу Александровичу не был преждевременно опубликован, мотивируя это тем, что «с великим трудом удалось удержать в более или менее приличных рамках революционное движение, но положение еще не пришло в себя, и весьма возможна гражданская война»[319]. Этим Родзянко обосновывал и необходимость задержать распространение манифеста в переговорах с Алексеевым — тем же утром 3 марта: «Предложенная комбинация может вызвать гражданскую войну, потому что кандидатура Михаила Александровича как императора ни для кого не приемлема»[320]. Если в первые дни революции в телеграмме Родзянко писал о начале гражданской войны как о свершившемся факте («Гражданская война началась и разгорается…»), то через некоторое время он рассуждал о ее возможности. Быть может, это была фигура речи, не наполненная конкретным содержанием, но более вероятно, что на использование понятия влиял политический контекст и те задачи, которые председатель Думы перед собой ставил.

27 февраля, когда в Петрограде повстанцы и лояльные военнослужащие стреляли друг в друга, а солдаты восставали против офицеров, ситуация казалась более опасной, чем 3 марта, хотя риск ее обострения продолжал существовать. Как мы видели, Родзянко использовал тему гражданской войны и в переговорах с Николаем II, и в переговорах с Рузским и Алексеевым. Поскольку генералы боялись междоусобицы, он продолжал эксплуатировать страх перед внутренним вооруженным конфликтом, сообщая Рузскому о солдатском бунте. В то же время Родзянко описывал и более предпочтительную комбинацию власти: действие ВКГД и Временного правительства при одновременной работе законодательных палат до Учредительного собрания, — заверяя Алексеева, что «только что сказанная комбинация внесла уже значительное успокоение, и только при ней возможно надеяться на возвращение дисциплины воинских частей и общее успокоение населения»[321].

В тот же день эту позицию Родзянко Алексеев донес до командующих фронтами: «С регентством великого князя и воцарением наследника цесаревича, говорит Родзянко, быть может, помирились бы, но кандидатура великого князя как императора ни для кого не приемлема и возможна гражданская война»[322]. Таким образом, используя страх генералов перед гражданской войной, Родзянко продвигал собственную политическую линию. До определенного времени ему это удавалось: как отмечает Ц. Хасегава, разрыв между пониманием начальником штаба Ставки ситуации в Петрограде и реальным положением с определенного момента оказывал влияние на ход революции, давая возможность Родзянко манипулировать информацией в своих политических интересах[323].

Опасность гражданской войны всерьез обсуждалась и в ходе совещания Михаила Александровича с членами Временного правительства 3 марта. Много позже А. И. Гучков в разговоре с Н. А. Базили описал позиции участников совещания: «Все говорят о междоусобиях и гражданской войне»[324]. Базили сделал примечание к этому воспоминанию, характеризуя позицию А. Ф. Керенского: «Заявил, что гнев рабочих и солдат направлен прежде всего против монархии, и любая попытка сохранить ее вызовет гражданскую войну, еще и осложненную внешним конфликтом»[325].

Можно допустить, что, готовя свои воспоминания, Базили что-то исказил, но эти сведения подтверждаются и другими источниками. В. В. Шульгин, участвовавший в совещании, так передал речь Керенского:

Я знаю настроение массы… рабочих и солдат… Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала… И это в то время… когда России нужно полное единство… пред лицом внешнего врага… начнется гражданская, внутренняя война…[326]

Страх перед гражданской войной Керенский небезуспешно использовал, обосновывая необходимость отречения Михаила Александровича.

Буквально за несколько часов до этого совещания на страхе великого князя перед возможной гражданской войной пытался сыграть и сторонник сохранения монархии юрист Н. Н. Иванов. После получения известия об отречении Николая II Иванов, ссылаясь на мнение «большинства политических партий», убеждал великого князя Михаила Александровича в том, что «попытки установления республики в данных условиях повлекут гражданскую войну», — а потому великий князь должен принять престол[327]. Иванов убеждал великого князя, что «переход к республике будет воспринят в массах почти как призыв к анархии. Ведь нет ни одного авторитета, заменяющего монарха»[328].

Однако недавние сторонники отречения Николая II в пользу сына к 3 марта уже были уверены в обратном: не один только Керенский полагал, что воцарение великого князя чревато гражданской войной. Н. В. Некрасов в разговоре с представителем комиссии опросов Таврического дворца 25 мая так описывал позицию сторонников отречения великого князя:

…династия полностью скомпрометирована, а потому регентство, скорее всего, спровоцирует гражданскую войну. Петроград мог быть залит кровью, а армия и страна оказались бы в состоянии открытой гражданской войны перед лицом внешнего врага[329].

Схожим образом соображения противников воцарения Михаила Александровича передавал в своих воспоминаниях М. В. Родзянко:

Идти на такое положение вновь воцаряемого Царя, очевидно, в смутное тревожное время было совершенно невозможно. Но что всего существенней — это то, что принимая в соображение настроения революционных элементов, указанные членом Государственной Думы Керенским, для нас было совершенно ясно, что Великий Князь процарствовал бы всего несколько часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое бы положило начало общегражданской войне[330].

Весьма вероятно, что А. Ф. Керенский, Н. В. Некрасов, М. В. Родзянко и другие участники совещания 3 марта всерьез ощущали опасность гражданской войны, тем более что о ней в этот день заговорили уже не только думские политики и генералы, но и представители восставших рабочих и солдат.

3 марта автор редакционной статьи газеты Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов «Известия», реагируя на слова Милюкова о регентстве как способе избежать гражданской войны, ставил вопрос: «Откуда же грозит нам гражданская война?» Его собственный ответ звучал так: «…черная сотня и так уже находится в состоянии гражданской войны с русским народом: она рассыпавшись по чердакам, обстреливает гуляющую публику из винтовок, переодевшись в солдатские шинели симулирует наши революционные патрули, грабит попавшихся на ее удочку обывателей, строчит погромные прокламации, пытается прикрыться революционной фразеологией, сеять раздоры между солдатами и офицерами нашей революционной армии и т. д. и т. п. Но ведь в доведении этой гражданской войны до