Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

были помочь стремительно политизирующимся в ходе революции массам освоить язык политики. Само включение понятия гражданская война в словари свидетельствует о потребности в его интерпретации, и это косвенно подтверждает, что словосочетание широко использовалось.

В некоторых словарях понятие гражданская война трактовалось как синоним слова междоусобица[384], словосочетаний междоусобная война[385], междоусобная война между частями населения одного государства[386]. Словарь, изданный под редакцией литературоведа и библиографа И. В. Владиславлева, приводил пример гражданской войны: «Гражданская война — междоусобие, война граждан между собой (напр., война из-за уничтожения рабства между северными и южными штатами Америки)»[387].

«Народный словарь», изданный Союзом солдат-республиканцев, близким в политическом отношении к правому крылу социалистов-революционеров, определял понятие гражданская война так: «Вооруженная борьба народа с правительством или отдельных групп населения между собою»[388]. «Гражданская война — вооруженная борьба народа с правительством»[389] — такое определение дал словарь, изданный в Нижнем Новгороде. В этих трактовках термин гражданская война был близок понятию революция. Как было показано выше, именно в таком значении о гражданской войне в дни Февральского переворота говорили некоторые левые политики. В ряде словарей трактовки объединялись: «Гражданская война — междоусобие, а также борьба народа с правительством»[390].

«Гражданская война — междоусобная война, вооруженная борьба между различными классами общества во время государственного или общественного переворота» — так определял это понятие «Общественно-политический и экономический словарь»[391]. Подобное понимание гражданской войны было близко к марксистскому; на трактовку термина оказал влияние язык классового противостояния, получивший большое распространение в 1917 году.

Составители «Толковника политических слов и политических деятелей»[392] указывали, что В. И. Ленин в «России порвал с социал-демократами, ведет пропаганду анархистских идей, призывая к миру на фронтах, к гражданской войне и к низвержению Временного Правительства»[393]. Для подобных заявлений были основания: и после свержения монархии В. И. Ленин и некоторые другие большевики продолжали использовать лозунг о перерастании войны империалистической в войну гражданскую.

В. И. Миллер, известный исследователь российской революции, полагал, что «после февраля 1917 года в России, когда многим казалось, что падение монархии практически решило все проблемы страны, термин „гражданская война“ на некоторое время исчезает из политического лексикона»[394]. Как видим, это наблюдение требует корректировок: и весной, на эйфоричном, «пасхальном» этапе революции, когда многим казалось, что политическое единство, гражданский мир и демократические свободы обеспечены, носители различных политических взглядов использовали образ гражданской войны для лоббирования своих политических проектов. Политики различных взглядов всерьез обсуждали вероятность начала гражданской войны, а возможно, и считали ее неизбежной. Разговоры о ней были важны и во время эйфории марта — начала апреля 1917 года. В такой атмосфере любая критика гражданского мира могла восприниматься как призыв к гражданской войне. Это отчасти объясняет и то возмущение, которое вызывали призывы Ленина и которое нашло отражение на страницах «Толковника политических слов и политических деятелей». На риторике большевиков и на восприятии этой риторики следует остановиться подробнее.

3. «Партия гражданской войны»: большевики, «ленинцы» и их критики

Как уже было показано в главе 1, лозунг превращения империалистической войны в гражданскую был сформулирован В. И. Лениным в первые месяцы мировой войны. На вести о Февральском восстании лидер большевиков, находившийся тогда в Цюрихе, откликнулся серией статей под общим заглавием «Письма из далека». В первом из этих писем, написанном 7 (20) марта 1917 года, Ленин констатировал, что его лозунг был реализован:

Империалистическая война с объективной неизбежностью должна была чрезвычайно ускорить и невиданно обострить классовую борьбу пролетариата против буржуазии, должна была превратиться в гражданскую войну между враждебными классами[395].

Перед отъездом в Россию в «Прощальном письме к швейцарским рабочим» он заявлял: «Теперь, после марта 1917 года, только слепой может не видеть, что этот лозунг верен. Превращение империалистской войны в войну гражданскую становится фактом. Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!»[396] Вернувшись из эмиграции, Ленин писал: «Русская революция февраля — марта 1917 года была началом превращения империалистской войны в войну гражданскую»[397]. Лидер большевиков полагал, что его политический прогноз оправдался: гражданская война в России началась — и она будет продолжаться, распространившись на другие страны — участники империалистической войны.

Известия о революции убеждали некоторых соратников лидера большевиков в его правоте. А. М. Коллонтай, находившаяся в Христиании, писала Ленину 4 (17) марта:

Переворот, революция в России (пока еще «буржуазная») стала возможна потому, что с самого начала войны партия, официальная партия, следовала Штутгартской резолюции. Ее лозунгом была «гражданская война»; она не отступала перед пугалом — поражение! Только благодаря ее крепкой, ясной, отчетливой позиции и работе в соответствующем духе нарастало, разрасталось движение, порожденное голодом, но принявшее политический характер, вдвинутое партией в политическое русло[398].

Коллонтай, признавшая верность позиции Ленина задолго до февральских событий, по получении известий о свержении самодержавия в России имела возможность «на практике» убедиться в актуальности ленинского прогноза, по крайней мере именно так описывала она успех революции.

Хотя лозунг гражданской войны, в отличие от лозунга поражения своего правительства, в годы мировой войны был принят частью большевиков и в эмиграции, и в России, некоторые партийные активисты отказывались от его использования в агитационно-пропагандистской работе как по идейным, так и по тактическим соображениям. Порой в годы мировой войны к нему прибегали и другие левые социалисты. Разногласия между радикальными социалистами по этому вопросу не могли не усилиться после свержения монархии.

Призыв к превращению империалистической войны в войну гражданскую неоднократно встречался в «Правде» с 10 по 23 марта[399]. При этом среди большевиков не было полного единства относительно перспектив гражданской войны. На заседании Бюро ЦК 7 марта один из участников дискуссии заявил: «Война империалистическая, но наше отношение иное, чем до 23–27 [февраля]. Если мы стояли за гражданскую войну, то теперь за сохранение завоеваний революции, сохранение Республики». Член Бюро ЦК — возможно, А. Г. Шляпников — полагал, что революция изменила ситуацию, и лозунг превращения империалистической войны в войну гражданскую утратил актуальность. В то же время большинство Бюро ЦК в резолюции 9 марта подтвердило приверженность позиции, сформулированной до революции: «…основной задачей революционной социал-демократии по-прежнему является борьба за превращение настоящей антинародной империалистической войны в гражданскую войну народов против своих угнетателей — господствующих классов». В платформе Бюро ЦК 22 марта, сформулированной в преддверии мартовского совещания большевиков, отмечалось:

Необходимый трудящимся массам мир может явиться лишь результатом превращения нынешней империалистической войны, затеянной капиталистами ради дележа и эксплуатации мирового рынка, в гражданскую борьбу всех угнетенных капитализмом классов общества во всех странах[400].

Тем самым подтверждалось решение Бюро от 9 марта. Кроме того, в платформе 22 марта более ясно, в сравнении с