Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Кампанию «большой» прессы поддержала и массовая печать. «Газета-копейка», популярная среди городских низов, в передовице 14 апреля заявляла, что «ленинцы» «стараются внести разлад в великую семью русских людей, объединенных порывом выковывать себе свободу, они пытаются поднять один класс против другого, вызвать кровавые призраки междоусобицы и гражданской войны»[455].

Убеждены в связи программы Ленина и гражданской войны были и меньшевики, хотя они не считали нужным чрезмерно эксплуатировать эту тему. В «Рабочей газете» до Апрельского кризиса деятельность Ленина связывалась с гражданской войной лишь дважды: в пересказе речи М. И. Либера на съезде Бунда[456] и в резолюции рабочих мануфактуры Леонтьевых (см. ниже). Тема явно не была центральной для меньшевистской пропаганды. Согласно изложению газеты, Либер

…указал, что пока только закончился первый этап революции. Нельзя еще быть спокойным за русскую революцию. Мы не можем теперь говорить о диктатуре пролетариата, ибо капитализм не достиг еще необходимой для этого ступени развития, и должны опасаться, чтобы не наступил момент гражданской войны. Распад власти представляет опасность[457].

Показательно, однако, что слова Гольденберга о гражданской войне в отчет о собрании 4 апреля не попали. Нет развития этой темы и в других статьях о Ленине и большевиках[458]. В устной же агитации сторонники умеренной линии также прибегали к аргументу гражданской войны. Либер на заседании солдатской секции Петроградского Совета 17 апреля убеждал собрание, что «Ленин или говорит труизмы, или выступает с лозунгами, которые могут повести к гражданской войне», — оратор имел в виду, что чрезмерно радикальная программа Ленина побудила бы буржуазию перейти на сторону реакции, вследствие чего возросла бы опасность реставрации старого режима. Либер, подобно публицисту «Дня», апеллировал к «урокам истории», однако приводил в пример не Парижскую коммуну, а восстание в Москве в декабре 1905 года[459]. Вместе с тем авторы «Рабочей газеты» проводили различие между большевиками и «ленинцами», адресуя обвинения в разжигании гражданской войны лишь последним. Можно предположить, что часть меньшевиков сохраняла надежду на совместную работу с умеренными большевиками.

Следует иметь в виду и пестроту взглядов столичных меньшевиков. В Комитете петроградской организации господствующее положение занимали интернационалисты, по многим вопросам близкие к большевикам[460]. Этим можно объяснить публикацию в «Рабочей газете» 8 апреля резолюции рабочих Патронного завода и солдат, содержавшую призыв к классовой войне: «С международным пролетариатом во главе обратить эту бойню в войну народов против правящих классов»[461]. Понятие классовая война стояло семантически близко к понятию гражданская война, однако, видимо, не вызывало столь острой реакции.

В отличие от меньшевиков эсеры, если судить по их ведущему печатному органу «Дело народа», отказались от использования темы гражданской войны в своей критике Ленина и большевиков. Более того, они осуждали тех, кто чрезмерно эксплуатировал ее. Лидер эсеров В. М. Чернов утверждал, что антиленинская агитация, вследствие которой «…в напуганном, горячечном воображении обывателя уже встает грозный фантом новой гражданской войны», играла на руку Ленину. Чернов писал:

Я думаю, что в интересах Ленина, сделаться именно «жупелом» для буржуазии, доминировать над ее воображением, как живое воплощение призрака социальной войны, с головою Медузы, с развевающимися по ветру огненными волосами и с факелом поджогов в руке. Его может только радовать ненависть буржуазии[462].

Аргумент Чернова заслуживает внимания. Как показывают современные исследования, именно тиражирование негативных образов Ленина способствовало тому, что он оказался в центре общественного интереса, приобрел известность, превратился в политика всероссийского масштаба[463].

Предупреждал Чернов против участия в антиленинской кампании и социалистов, которых лидер большевиков в противном случае мог бы «смело свалить в одну кучу с героями буржуазной травли вождя социал-демократов»[464]. Позиция лидера эсеров составляла основу редакционной политики центрального органа партии эсеров вплоть до июня. Для неонародников место первостепенного врага и силы, способствующей гражданской войне, занимали кадеты[465].

Как и в марте, объединенными усилиями консерваторов и правых, либералов и части умеренных социалистов левые радикалы к моменту Апрельского кризиса были маргинализированы, а над большевиками вновь нависла угроза насилия со стороны солдат[466]. Положение в апреле было даже более угрожающим: против агитации «так называемых ленинцев», «не менее вредной, чем всякая контрреволюционная пропаганда справа», 15 апреля высказалась солдатская секция Петроградского Совета[467], а ряд сторонников Совета и умеренных социалистов, в том числе из солдатской среды, настойчиво выступал с протестами против агитации Ленина и «ленинцев»[468], призывая порой к насилию[469].

Петроградский Совет, однако, этих призывов не поддержал. Даже в упомянутой резолюции солдатской секции, осуждавшей «ленинцев», указывалось, что невозможно «принимать репрессивные меры против пропаганды, пока она остается лишь пропагандой». Исполнительная комиссия солдатской секции признавала «крайне необходимым принять все меры к тому, чтобы противопоставить этой пропаганде нашу пропаганду и агитацию»[470]. Апелляция к авторитету Совета сыграла заметную роль в ограждении большевиков от насильственных действий. Против насилия в адрес Ленина высказывался и набиравший популярность министр юстиции А. Ф. Керенский[471], к авторитету которого большевики также прибегали в целях самозащиты[472].

Существовали и иные препятствия для изоляции «партии гражданской войны». С конца марта 1917 года либеральная и консервативная пресса начала пропагандистскую кампанию против промышленных рабочих, прежде всего против рабочих Петрограда. Последних обвиняли в классовом эгоизме, в забвении интересов соотечественников, находившихся на фронте. Подобная пропаганда имела и скрытую цель: углубление противоречий между рабочими и солдатами подрывало базу политической поддержки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, в котором тогда преобладали меньшевики и эсеры. Умеренные социалисты не могли не реагировать, они поддержали бойкот «буржуазной прессы», начатый уже и без того возмущенными рабочими. Теперь уже либеральную и консервативную печать, стремившуюся вбить клин между солдатами и рабочими, обвиняли в провоцировании гражданской войны[473]. Корреспондент газеты меньшевиков Москвы писал:

…тактика буржуазии — разъединить и натравить друг на друга рабочих и солдат под предлогом войны, родины и проч., отлично усвоена провокаторами с прямой целью создать братоубийственную резню. Мотивировка, способ и приемы кадетов и прочих агентов буржуазии совершенно однородны с усвоенными приемами провокаторов. Сознательные солдаты и рабочие ныне еще легче могут уяснить себе, чего добивается эта достойная невольная компания[474].

В этих условиях немалая часть столичных рабочих и солдат петроградского гарнизона приобретала иммунитет к антибольшевистской пропаганде — они все менее верили тем изданиям, которые их критиковали[475].

Таким образом, вокруг левых радикалов, в первую очередь большевиков, в марте — апреле начал складываться образ «партии гражданской войны»,