Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

использование которого в пропагандистских кампаниях проходило по нарастающей, особенно с момента возвращения В. И. Ленина в Россию. Ленин и некоторые большевики, в свою очередь, описывали события Февраля как реализацию прогноза о перерастании империалистической войны в войну гражданскую.

Можно говорить и о постепенной интериоризации языка гражданской войны: об ощущении вероятности или даже неотвратимости столкновений внутри государства, о неизбежности террора, «смуты» рассуждали некоторые авторы дневников, писем. В дни Апрельского кризиса дискурс гражданской войны получил новый импульс для своего распространения.

4. Апрельский кризис и тема гражданской войны

Первомайский праздник (18 апреля ст. ст.) совпал по времени с отправкой Временным правительством державам-союзникам ноты. Формально нота была препроводительным документом к декларации правительства 27 марта, которая заявляла об отсутствии у «свободной России» захватнических целей в войне. Фактически же это был самостоятельный документ, в котором говорилось о решимости доведения войны до «решительной победы». После публикации ноты в утренних газетах 20 апреля она была интерпретирована как призыв к «войне до победы», что подразумевало «аннексии и контрибуции», а это было неприемлемо даже для «революционных оборонцев»[476]. Эта публикация стала поводом к вооруженным выступлениям сторонников Петроградского Совета под лозунгами «Долой Милюкова», «Да здравствует Совет рабочих и солдатских депутатов» и контрдемонстрациям манифестантов, поддерживающих внешнеполитический курс Временного правительства, который олицетворял П. Н. Милюков, министр иностранных дел[477].

Трудно точно установить, каков в реальности был эмоциональный настрой участников кризиса[478], но важной эмоцией, которую пытались внушить влиятельные газеты своим читателям, был страх перед гражданской войной. Издания разной политической направленности писали о том, что этот страх был распространен на улицах столицы. «Не для того мы избавились от режима Николая II и Распутина, — говорили в толпе, — чтобы устраивать гражданскую войну»[479] — так описывал корреспондент кадетской «Речи» настроения горожан, поддерживающих Временное правительство. Автор заметки в «Новой жизни» — газеты, представляющей противоположную часть политического спектра, социалистов-интернационалистов, — писал о манифестирующих на Невском проспекте:

На все лады склоняется имя Милюкова, под аккомпанемент ехидных, ползучих слов, произносимых с нарочитым подчеркиванием, с любовным ударением — «гражданская война», «раскол», «анархия». С особым наслаждением обыватель пугает самого себя и других[480].

Трудно сказать, насколько точно передали корреспонденты содержание речей, но можно предположить, что в дни кризиса тема гражданской войны звучала на улицах города. Обсуждения опасности столкновений внутри государства становились частью публичной политики, в которую вовлекались «рядовые» жители столицы.

Особая эмоциональная атмосфера являлась важным фактором политической жизни, который должны были учитывать политики, ищущие выход из кризиса. На экстренном собрании Петроградского Совета 20 апреля вопрос о перспективах гражданской войны поднимали представители разных политических сил.

Член Исполкома Совета большевик Г. Ф. Федоров, с одной стороны, говорил «о необходимости захвата власти», с другой — признавал, что «захват власти в настоящее время может повести к гражданской войне, и потому, прежде чем пойти на это, рабочие, батраки и т. д. должны серьезно обсудить существующее положение и подсчитать свои силы»[481]. Даже некоторые большевики опасались, что передача власти Советам может привести к гражданской войне.

Лидер эсеров В. М. Чернов говорил о том, что

…настоящее положение по серьезности не может идти в сравнение с положением страны в первые дни революции. Тогда революционный народ сверг царское правительство, которое подгнило в корнях; теперь же может произойти то, чего, собственно, не было в исторические февральские и мартовские дни, — теперь может начаться гражданская война между победителями, которых волна революции подняла на самый высокий гребень.

Стране, по его мнению, грозила опасность контрреволюции, которая усилится в условиях междоусобицы: «Темные силы пока спрятались, но во время гражданской войны они покажут свою живучесть»[482]. Чернов полагал, что контуры возможной гражданской войны изменились: либералы выступили против социалистов — своих бывших союзников, а ослабление и без того непрочного компромисса между умеренными социалистами и либералами могло привести к восстановлению влияния «темных сил».

Другой оратор, назвавший себя «представителем войск, восставших против Временного правительства», просил у Совета «дальнейшей инструкции — быть ли гражданской войне или нет?»[483]. Часть представителей «комитетского класса» — активистов всевозможных советов и комитетов, претендовавших на роль посредников между «властью» и «обществом»[484], — готова была к использованию оружия при условии получения директив от Совета. Солдат предлагал Петроградскому Совету возглавить борьбу с Временным правительством, ожидая санкции авторитетного для него органа власти. В ответ на это заместитель председателя Совета меньшевик М. И. Скобелев заявил: «…на этом собрании никто не призывал к гражданской войне и призывать к этому — преступление против свободы народа»[485].

Тема гражданской войны поднималась и в прессе правых социалистов. «На улицах Петрограда показался призрак гражданской войны, — величайшее несчастье, какое только может угрожать нашей молодой свободе», — писал корреспондент «Дня». Причину кризиса автор усматривал в сложившейся системе двоевластия, делая вывод: «Отношения между Советом Рабочих Депутатов и Временным Правительством должны быть реорганизованы…» Выход виделся в формировании коалиционного правительства, в которое должны войти представители Совета. Для лоббирования этой программы корреспондент вновь использовал пугающий образ гражданской войны: «На улицах Петрограда показался призрак гражданской войны: пусть силам раздора демократия противопоставит свою волю к единству»[486].

Слово двоевластие с конца марта применялось в пропагандистских атаках против Советов и комитетов, эти акции не прошли без следа[487]. В сводке Военно-цензурного отделения о настроениях армий Румынского фронта, составленной на основании просмотренных писем за апрель, отмечалось настороженное отношение военнослужащих к двоевластию. Описывая мнения о Петроградском Совете, автор отчета писал, что, признавая за Советом право контроля над Временным правительством, «многие высказываются неодобрительно, что Совет, кроме контроля над правительством, взял себе право издавать законы и приказы для армии, не будучи достаточно знаком с военным делом и внутренней жизнью в армии. Такой захват государственной власти может привести государство к двоевластию, так как он не является голосом всего русского народа, а лишь представительством небольшой группы рабочего класса и войск Петроградского гарнизона». «С появлением в стране двоевластия, — резюмировал автор отчета о просмотренных письмах, — в государстве начнется анархия, которая повлечет за собой внутренний разлад и междоусобную войну, что может погубить Россию»[488].

«Мы вплотную подошли к гражданской войне», — предупреждал Г. В. Плеханов, рассматривая ход Апрельского кризиса. Лидер группы марксистов-оборонцев полагал, что для того, чтобы

…избежать гражданской войны, Совет рабочих и солдатских депутатов должен войти в соглашение с Временным Правительством. Этого требуют от него интересы всей страны, интересы трудящегося населения России, интересы славной русской революции[489].

Такова была позиция сторонников гражданского мира, наиболее последовательно лоббировавших необходимость соглашения «буржуазии» и умеренных социалистов.

Ситуация обострилась 21–22 апреля. Манифестации 21 апреля проходили с участием рабочих и публики, поддерживающей правительство. Демонстрации этого дня привели