Гвардии Камчатка - Николай Владимирович Манвелов

В этой связи Изылметьев решил направить корабль не на соединение с Путятиным, а в Петропавловск.

Мичман с «Авроры» Николай Фесун вспоминал:

«…Фрегат часто черпал бортами, вода попадала в батарейную палубу, пазами проходила в жилую, так что команде не оставалось места, где бы укрыться от сырости; в палубах порта[108] по свежести ветра были постоянно закрыты, и духота становилась невыносимою. В продолжение нескольких недель не проходило дня без дождя, и, хотя команда в заграничном плавании и успела обзавестись бельем, но продолжительный переход и постоянные сырые погоды истощили весь запас его; просушить было негде. Уставший от работы наверху матрос, спускаясь в палубу, попадал в душную атмосферу, да и в ней не находил себе угла, где мог бы, переменив белье, отдохнуть в теплой и сухой койке. Температура понижалась быстро и ночью большею частию бывала не свыше +4°; после несколько-месячного пребывания в тропиках, где жар переходил за 30°, быстрый поход на север и резкая перемена климата делалась очень вредною и, наконец, все это взятое вместе произвело последствия самые тяжелые. Явилась болезнь, давно подготовляемая стечением обстоятельств; люди заболевали десятками, а тут, как назло, доктор, уже более месяца страдавший ревматизмами, до того был доведен ими, что не мог пошевелиться в постеле, вследствие чего положение экипажа сделалось; если можно, еще худшим! Ветер не изменялся ни в силе, ни в направлении, погода не выяснивалась; провизия, взятая в Каллао в изобилии, начала истощаться продолжительным пребыванием в море; запас воды оставался самый ограниченный; а так как по мере увеличивания числа заболевавших людей уменьшилось число выходивших на вахту, то и очевидно, что для оставшихся здоровых служба сначала удвоилась, а потом, возрастая в пропорции увеличивания больных, наконец дошла до того, что немедленный приход в порт становился уж более нежели необходимостью!»

Ему вторил и судовой медик:

«Несмотря на всевозможные старания г. капитана и рачительный надзор за гигиеною экипажа, состояние здоровья его стало заметно хуже, сильные ревматические боли суставов поражения десен, страдания катарально-ревматические органов грудных и вообще усталость явно указывали про проявляющийся скорбут[109] от простудных заболеваний. Не были свободны и гг. офицеры, у командира появилась сильная Peritonitis[110], г. прапорщик Шенурин страдал Pleorodynia Rhevmatica[111]. Тот и препаратор[112] Шиль, 1 юнкер и 3 гардемарина были больны ревматизмом сочленений, я сам с самого порта Каллао, имея пораженными ревматизмом все суставы рук и ног, не был в состоянии (в продолжении ½ месяца) пошевелиться на койке. При этом и число больных начало увеличиваться. Скоро лазарет не был в состоянии вмещать оных, отдана была для помещения больных батарейная палуба, где и был устроен лазарет. Но скоро нужно было для помещения оных отвести жилую палубу. При уменьшении числа рабочих и утомительных, зависящих от бурного времени трудах у всех остальной команды появилось сильное расслабление, которое и заставило г. капитана решиться для спасения команды направить путь в ближайший и безопасный Петропавловский порт».

На пути к Петропавловску «Аврора» в густом тумане встретит британский корвет «Тринкомали», спешивший в канадский порт Ванкувер. Объявлена ли война, на кораблях не знали, и, хотя на «Авроре» спешно зарядили орудия, корабли практически сразу же исчезли в тумане.

Вот как описывал эту встречу мичман Николай Фесун:

Фрегат «Диана»

«Единообразие перехода, 20 Мая, нарушилось довольно интересным эпизодом; на рассвете часовые с салинга[113] увидели судно, вскоре оно подошло ближе и мы признали в нем военное; потом открылась батарея, взлетел английский флаг на гафеле[114], и, таким образом, фрегат наш очутился в виду небольшого английского фрегата, или, как они его называли, корвета с закрытою батареею, Trincomalee. Уйдя из Каллао, почти не сомневаясь в войне, не зная о ученом назначении этого судна[115] и рассчитывая, что на Сандвичевых островках, откуда, по-видимому, шло оно, могло быть уже официально известно о разрыве, мы не сомневались, что сейчас же начнется сражение и радовались, что шансы, как казалось, нам благоприятствовали. Пробили тревогу, изготовились к бою, а между тем расстояние быстро уменьшалось и англичанин, идя полным ветром, держал к нам прямо перед нос, не убирая лиселей[116], не поднимая портов[117] и, по-видимому, не делая ни малейших приготовлений к сражению. Вскоре суда начали расходиться и чрез два часа верхушки рангоута загадочного джентльмена едва виднелись на горизонте. Досадовали тогда много, а делать было нечего; не получивши в Каллао ничего официального, напасть на Trincomalee мы не имели никакого права. Что же касается до него и до той смелости с которою он прошел от “Авроры” на расстояние прицельного выстрела, то должно думать, что капитан его полагался на неприкосновенность своего судна, бывшего хотя и под военным флагом, но предназначенного для ученой экспедиции; быть может еще Англичане отчасти рассчитывали на сомнения наши относительно разрыва и тогда расчет их был совершенно верен…»

Союзники начали прочесывать северную часть Тихого океана, но искать два одиноких фрегата (помимо «Авроры» требовалось перехватить и «Диану») было все равно что обнаружить две иголки в стогу сена. 13 (25) августа вернувшаяся после безуспешных поисков в Сан-Франциско эскадра под командованием Прайса и Депуанта снова вышла в море.

Большая стройка

Официальное известие из Санкт-Петербурга об объявлении войны в Петропавловск привез американский купеческий бриг «Нобль», доставивший груз продовольствия. До прихода неприятеля оставался месяц…

С продовольствием до прихода брига были серьезные проблемы, поскольку после прибытия «Авроры» и «Двины» с подкреплениями стало понятно, что заготовленных припасов хватит ненадолго. Надо сказать, что и имевшийся в порту порох был далеко не лучшего качества.

«Заряды были заготовлены из крупнозернистого плохого качества пороха, хранившегося в крепости[118] еще с екатерининских времен. Порох был так плох, что снаряды далеко не долетали до цели», – вспоминал граф Николай О’Рурк, на момент обороны Петропавловска юнкер фрегата «Аврора».

Впрочем, согласно исследованиям артиллеристов того времени, береговые батареи всегда имели определенное преимущество перед пушками, уставленными на кораблях. Как говорили французы во времена парусного флота: «Quatre cannons sur terre vaient un vaissean» («Четыре орудия на берегу стоят целого корабля»).

Эту на первый взгляд странную мысль известный русский специалист в области береговой артиллерии генерал-лейтенант Михаил Трейдлер объяснял следующим образом:

«Можно с достаточной вероятностью принять, что судовая артиллерия, вследствие меньшей меткости и меньшей