Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

стороной. Проходили недели, пока министры ждали хоть какого-то знака, что он услышал их обращения. Когда в январе он наконец соизволил ответить, его условия были расчетливо возмутительными: герцог Ньюкасл, единственное выдающееся лицо, имевшее в настоящее время портфель, должен был быть уволен со своего поста, чтобы Питт мог занять место лорда-хранителя печати, а Рокингем должен был уйти с поста первого лорда казначейства в пользу шурина Питта, графа Темпла[883]. Рокингем, оскорбленный, прервал переговоры, но Графтон и Конвей продолжали надеяться, что Питта удастся как-то привлечь к работе. Таким образом, слабая администрация вскоре оказалась внутренне расколотой, поскольку ее главные должностные лица заняли позиции, не лояльные человеку, который должен был стать их лидером[884].

Примечательно, что, пока министры пытались привлечь на свою сторону самого идиосинкразического оппозиционного политика в Британии, они не делали никаких предложений так называемым Друзьям короля — парламентской группе, которая обычно обеспечивала министерствам самую надежную поддержку. Эти пенсионеры, церковники, офицеры, шотландцы и просто люди, не имеющие места, имели около 120 голосов в Палате общин и около 60 — в Палате лордов, и при обычных обстоятельствах поддержали бы любую позицию, которую министерство пожелало бы занять. Но поскольку многие из Друзей короля были также друзьями графа Бьюта, который предоставил им должности, с которых он изгнал сторонников герцога Ньюкасла во время «резни невинных пеламитов» в конце 1762 года, новые министры отказались иметь с ними что-либо общее[885].

Отчасти это отражало нежелание реабилитировать Бьюта, которого многие по-прежнему считали самым опасным человеком в Британии, но в основе проблемы министерства Рокингема с «Друзьями короля» лежала чисто психологическая составляющая. Люди, отвечавшие сейчас за правительство Его Величества, до вступления в должность не знали ничего, кроме оппозиции, и, оказавшись на посту, они сочли невозможным думать о влиянии на государственные дела иначе, как в качестве оппозиционных политиков. Вместо того чтобы обратиться к рычагам власти и покровительства, они искали поддержки там, где всегда находили ее раньше: в народном мнении среднего класса, шумной прессе, лондонском Сити и крупном купечестве. Таким образом, слабое, плохо руководимое, внутренне разделенное министерство лишило себя единственного крупнейшего гарантированного блока голосов в парламенте и вместо этого связало свои интересы с силами, антагонистичными нормальному осуществлению власти; и оно делало это, пытаясь разрешить кризис, который с каждой неделей казался все более вероятным, чтобы втянуть империю ногами в гражданскую войну. Неудивительно, что практически с того момента, как бездарный Рокингем унаследовал власть, Чарльза Тауншенда и его друзей можно было видеть кружащими над головой в предвкушении праздника[886].

У них были веские основания. Сообщения, поступавшие из Америки в ноябре и декабре, ясно говорили о том, что беспорядки там были одновременно кошмарно сложными и не поддавались решению военными средствами. Поэтому не столько из принципа, сколько по необходимости ведущие фигуры из числа бывших протеже герцога Камберлендского отказались от предпочтительного ответа своего наставника. Рокингем, вероятно, первым понял, что Британия столкнулась не с одним кризисом в Америке, а с целым набором взаимосвязанных проблем, которые можно решить только путем примирения. Серия ноябрьских конференций, на которых Рокингем, как правило, консультировался не с членами Торгового совета и не с другими правительственными чиновниками, обладавшими колониальным опытом, а с богатейшими лондонскими купцами, торговавшими с Северной Америкой, убедила его в том, что эти проблемы можно рассматривать, по убыванию срочности, как экономические, политические и институциональные; и что их можно решать соответствующим образом. В декабре и январе — опять же, как правило, не на заседаниях кабинета, а на ряде ужинов и неофициальных встреч, на которые он приглашал Графтона, Конвея и других членов кабинета и других лиц — Рокингем начал обсуждать политику и тактику, которую его администрация могла бы применить в попытке сначала разрешить кризис, а затем начать перестройку имперских отношений по менее антагонистическим линиям.

Первая группа взаимосвязанных вопросов, конечно же, касалась самого Гербового акта: закона, который не работал и, по сути, никогда не мог быть ничем иным, как кинжалом в сердце империи. Практически единодушно колонисты аннулировали этот закон и тем самым так сильно нарушили торговлю, что крупные лондонские купцы, на которых Рокингем полагался в своих советах, стали испытывать крайнюю тревогу. Торговая депрессия, мучившая их с конца войны, опустилась на самое дно, а их американские корреспонденты по-прежнему были должны им огромные суммы. Если колониальная торговля или хотя бы регулярное взыскание колониальных долгов не будет восстановлено в ближайшее время, наступит финансовая катастрофа. Если колонисты не начнут снова потреблять британские товары, рабочие, занятые в отраслях, которые питали колониальные рынки, — а в их число входили, в частности, суконщики в Йоркшире, где жил Рокингем, — останутся без работы. Поскольку беспорядки в Спиталфилдсе недавно продемонстрировали тесную взаимосвязь между безработицей в промышленности и социальными беспорядками, отказ американцев от импорта британских товаров представлял собой угрозу не только для банковских балансов нескольких крупных купцов. Таким образом, на самом фундаментальном уровне анализа Рокингем пришел к выводу, что экономический аспект Гербового акта дает наиболее благоприятные основания для его отмены. В меморандуме, направленном самому себе 28 ноября, он отметил, что на предстоящей сессии необходимо «избегать обсуждения Гербового закона» до тех пор, пока «рассмотрение Н[овой] А[мерики] в коммерческом [контексте] не будет возможно… будет продолжено», а членам Парламента будет показано «большое значение торговли [с] Н[овой] А[мерикой]… для родины»[887].

И все же Гербовый акт был не просто жерновом на шее империи, но и острой политической проблемой. Независимо от того, осознавали они это или нет, американцы, чьи протесты сделали закон неисполнимым, фактически отрицали суверенитет парламента над колониями. Поэтому власть парламента необходимо было восстановить, и как можно скорее. Камберленд инстинктивно понимал это, и члены палат лордов и общин понимали это не менее остро. Но консультации Рокингема с военным секретарем Баррингтоном и Конвеем, которые были в контакте с генералом Гейджем, убедили его в том, что силой восстановить власть парламента невозможно. Армия находилась не в том месте, где нужно было наводить порядок, и у нее не хватало сил для этого. Ужасающие потери от болезней в конце войны, сотни жертв в войне Понтиака, хронический голод в поисках средств и замены, а также трудности с набором в Америке привели к тому, что войска Его Величества ослабли, оставив их способными на самооборону, но не более того. Наконец, большинство батальонов, как и прежде слабых, были рассредоточены по завоеванным территориям. В Новой Англии, где в конце лета начались беспорядки и где оппозиция Гербовому акту разгорелась наиболее яростно, войск