Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

года колониальные ассамблеи принимали резолюции, осуждающие налогообложение без согласия. В конечном итоге девять провинций приняли антистамповые резолюции, а девять направили делегатов на Конгресс по Гербовому акту, чтобы сформулировать возражения колонистов, подать петицию об отмене акта и попытаться продемонстрировать, что они готовы отстаивать английские свободы и права англичан[869].

Двадцать семь делегатов, собравшихся в нью-йоркской ратуше с 7 по 25 октября, представляли самые разные мнения, а также колонии, но с самого начала они согласились с необходимостью умеренности. Их осторожность можно было заметить, когда они выбрали в качестве председателя консерватора из Массачусетса Тимоти Рагглса, а не менее предсказуемого Джеймса Отиса. В дальнейшем это скопление сорокалетних юристов, землевладельцев и купцов делало все возможное, чтобы стать невидимыми: они собирались тайно, вели журнал, в котором не записывали ничего из сказанного, и отказывались публиковать декларацию и петиции, по которым они в конце концов пришли к согласию. Можно не сомневаться, что они поспешили завершить свои заседания и убраться из города, когда стало ясно, что мафия и Колден идут наперекор друг другу. И хотя публика увидела их только весной следующего года, когда одна из бостонских газет наконец получила их копии, никто не смог бы обнаружить более смелых, чем вежливых, настроений ни в Декларации прав и свобод конгресса, ни в петициях, которые он направил королю, лордам и общинам.

Заявляя о своем «скромном мнении, касающемся самых существенных прав и свобод колонистов и жалоб, от которых они страдают», делегаты пытались построить аргументацию не на абстрактных принципах, а на неоспоримых, как они надеялись, исторических фактах. Колонисты, утверждали они, никогда не отказывались от своих свобод англичан, включая право на налогообложение по согласию и суд присяжных; отсутствие представительства в парламенте означало, что они могли дать свое согласие только через свои собрания; поэтому Гербовый закон «не соответствует принципам и духу британской конституции», а расширение парламентом юрисдикции вице-адмиралтейства в соответствии с Законом об американских пошлинах «имеет явную тенденцию к подрыву прав и свобод колоний». Что касается других таможенных сборов, то конгресс сохранил осторожность. Они были «чрезвычайно обременительными и тягостными» и, поскольку ограничивали торговлю, неразумными; однако делегаты не стали называть их налогами и, следовательно, выходить за рамки полномочий парламента. Конечно, отправка петиции в Палату общин может означать подчинение власти парламента, и делегаты подошли к этому самому деликатному вопросу на цыпочках осторожности[870].

В петиции королю и меморандуме палате лордов делегаты уклонились от вопроса о суверенитете, но в петиции палате общин они не смогли избежать вопроса, который лежал в основе спора. Требует ли «должное подчинение колоний парламенту Великобритании» их безграничного подчинения воле парламента? Осторожно, деликатно — в отличие от шквала практических возражений, которые они выплеснули в других местах, — делегаты ответили лишь вопросом на вопрос: «Также смиренно представляется, не существует ли существенного различия, по крайней мере, с точки зрения разума и здравой политики, между необходимым осуществлением парламентской юрисдикции в общих законах для внесения изменений в общее право и регулирования торговли и коммерции во всей империи и осуществлением этой юрисдикции путем обложения колоний налогами»[871]. Другими словами, Конгресс, принявший Гербовый акт, хотел, чтобы Палата общин добровольно провела различие между своей законодательной властью над колониями и правом облагать колонистов налогами. Американцы, подразумевали делегаты, подчинятся любым законам, которые парламент может наложить на их торговлю или на большинство других аспектов жизни, лишь бы он не пытался облагать их прямыми налогами или вмешиваться в такие фундаментальные английские права, как суд присяжных. Но как делегаты ожидали, что Палата общин проведет линию, отделяющую приемлемое законодательство «в общих актах» от «осуществления юрисдикции» в неприемлемых актах, таких как налоговые законы, осталось таким же туманным, как и их синтаксис.

То, что конгресс по принятию Гербового закона не смог добиться ясности в вопросе о главном предмете разногласий между колониями и британским правительством, не вызывает удивления. Теоретическая точность никогда не была целью делегатов. Они скорее пытались найти консенсус, который бы охватил как консерваторов, так и радикалов среди них, и одновременно убедил британские власти в их принципиальной лояльности и разумности. То, что при этом они подготовили лишь крайне умеренные документы, не должно заслонять того факта, что они действительно действовали сообща. Их неспособность сформулировать последовательный набор принципов также не должна мешать нам понять их отчаянную, общую потребность в их поиске.

Делегаты конгресса по принятию закона о гербовом сборе фактически разыграли в микрокосмосе политическую драму, разыгравшуюся в каждой колонии, когда джентльмены, привыкшие контролировать общественную жизнь, столкнулись с потерей контроля, которая, казалось, могла стать полной. То, что только в Нью-Йорке в день, когда закон должен был вступить в силу, произошли серьезные насилия, свидетельствует об их общем, пусть и несовершенном, успехе. В Бостоне «Верная девятка» (которая теперь называла себя «Сынами свободы») не жалела сил, а купцы города не жалели средств, чтобы положить конец беспорядкам. Они, должно быть, вздохнули почти так же сильно, как губернатор Бернард, когда объединенные толпы Северного и Южного концов прошли парадом 1 ноября и снова в День Папы в «величайшем порядке», не имея оружия, не бросая камней и сжигая свои чучела во второй половине дня, чтобы «город мог быть совершенно спокоен до ночи». В большинстве крупных городов колоний 1 ноября устраивались шуточные похороны в честь американской свободы или проводились другие акции протеста. Однако какими бы ни были ритуалы, везде царила показная благопристойность. Появившиеся лидеры оппозиции акту стремились доказать свою респектабельность, ответственность и лояльность короне. Они хотели отменить Гербовый закон и знали, что парламент никогда не пойдет на это, если колонии останутся ареной разврата и насилия[872].

Таким образом, осенью и в начале зимы 1765 года основная часть усилий активистов, выступавших против Гербового закона, была направлена на поиск средств сопротивления, которые могли бы оказать давление на британское правительство, не провоцируя его на силовое навязывание своей власти. Вероятно, самым значительным фактором, позволившим лидерам взять под контроль действия толпы, стало известие о падении Гренвилла, которое пришло в сентябре и укрепило надежду на то, что новая администрация благосклонно отнесется к петициям колоний. Но что делать в это время и как наиболее эффективно убедить парламент отменить закон? Запугивание чиновников-штемпелевиков сделало налог неподъемным, но это не решило самых важных вопросов, которые возникли в связи с этим актом. Могли ли колонисты, решившие доказать свою лояльность и законопослушность, продолжать после 1 ноября вести дела, для которых должны были потребоваться марки, как ни в чем не бывало? Останутся